Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

— Плевать мне на молву! — Она вскочила, обошла стол, остановилась у Гая за спиной. — Вы не забыли своего обещания?

— О чем ты?

— Взять меня в жены.

— Но ведь ты еще не конструктор и не построила безопасный самолет.

Ната помолчала, потом заговорила быстро и взволнованно:

— Вы помните, я вам рассказывала о влюбившейся школьнице?.. Вы отругали меня, считая такую любовь блажью. А я все равно не могу вас выбросить из сердца, хотя знаю, что вы любите другую… За что вы ее любите? Зачем любите? Ведь это все безнадежно! Неужели вы не понимаете, что проходят лучшие ваши годы? Проходят в одиночестве, в холоде. Вы не только себя обрекли на такую жизнь, и ее тоже. На что вы надеетесь? На возвращение Андреева отца? Ведь он отнимет ее у вас навсегда… Или на то, что он никогда не вернется? Тогда зачем ждать?.. Я была у них в Академгородке… Я уверена, что если вы женитесь на другой, Надежда Садко облегченно вздохнет. Ее там любят, ухаживают за ней, и она будет счастлива, если вы освободите ее от себя. Не жалеете себя, ее пощадите… То, что вы ей ничего не обещали и ничего не требуете от нее, держит женщину сильнее брачных уз и клятвенных заверений. Такова психология женщины…

— Наташа, милая девочка… — Гай посмотрел ей в в глаза.

Что она увидела в этом взгляде и что ей послышалось в его голосе, но только глаза ее на мгновение сощурились и сверкнули глубокой обидой.

— Эх, вы! — Она круто повернулась и отошла к окну. На подоконнике стоял стаканчик с разноцветными карандашами. Ната вытаскивала их, смачивала о язык грифель и что-то рисовала на запястье…

Вот так же спокойно и деланно-безразлично, как сейчас сооружала букет из ромашек. Только тогда из ее глаз выкатывались одна за другой крупные слезины.

Гай взял ее за плечи, притихшую и покорную.

— Вы не прогоните меня? — спросила Ната сквозь слезы.

— Не прогоню, — ответил он, совершенно не понимая самого себя.

Где-то в отдаленных клеточках сознания еще вспыхивала мысль, что надо остановиться, что все это ни к чему, а под руками доверчиво вздрагивали узкие девичьи плечи. От нее излучалась та неповторимая наэлектризованность, которая подавляет здравый смысл и освобождает чувства. Они стояли у зашторенного окна притихшие и ошеломленные, и Виктору Гаю тогда впервые показалось, что он способен полюбить другую. В тот миг он не видел причин, которые бы помешали ему сблизиться с Наташей.

Причина же появилась неожиданная и прозаичная. У дома с визгом затормозил «газик», и через несколько секунд у двери позвонили. Виктора Гая срочно вызывали в часть. Домой он вернулся через неделю, когда Ната уже уехала в институт. На ее письмо он ответил холодно и сдержанно. Больше они не вспоминали тот вечер. Ната умела молчать.

Вот и теперь выключилась. Ни с того ни с сего. Виктор Антонович тоже молчал.

Связав букетик, Ната потихоньку запела о голубом небе, которое бывает и доброе и злое…

Эту песню Виктор Гай впервые услышал от нее года три назад, когда Андрей закончил летное училище.

Был солнечный воскресный день. Лето уже ушло, а осень задерживалась, не спешила. Проснувшись, Виктор Гай решил было в лес прогуляться, поглядеть на старые знакомые пеньки, возле которых он с Надей когда-то набирал по две корзины опят.

Но его снова потянуло посмотреть бароспидограммы последних полетов командиров эскадрилий. Изучая светлые кривые линии и записывая столбиками цифры, Виктор Гай тогда обнаружил одну интересную деталь. На трех разных пленках одного из летчиков повторялся характерный всплеск самописца — перед набором высоты после горизонтального полета он на какое-то время проваливался вниз. Продешифровав пленку, Виктор Гай сделал вывод: угол набора не соответствовал тяге двигателя, скорость падала, падала и эффективность рулей, и машина проседала, пока двигатель не набирал нужную тягу.

Это открытие тогда взволновало Виктора Гая. Значит, если внимательно дешифровать показания контрольных приборов, можно прогнозировать даже незначительные ошибки летчиков.

Но дешифровка требовала уйму времени. На одну пленку уходило больше часа. А где его взять, это время? Почему бы конструкторам, придумавшим приборы объективного контроля, не придумать к ним быстродействующие дешифраторы?

Вытащил все книги по электротехнике, писанные еще в академии конспекты, начал чертить схемы. Он так увлекся работой, что забыл и позавтракать.

И только голод заставил Гая оторваться от рабочего стола. Он включил электрочайник, вытащил из холодильника сыр, колбасу. Пока чайник неторопливо закипал, Гай с набитым ртом чертил схемы. Он отлично понимал, что все его потуги — фантазия чистейшей воды. Но ему было интересно вспоминать полузабытые формулы, типовые схемы, искать решения сложных задач. Принцип работы некоторых типов дешифраторов он знал, но вместе с тем знал и другое — без специальных знаний такой прибор не сделать. И ему хотелось хотя бы в самых общих чертах обосновать научно свою мысль и, если что-то получится, послать весь материал в конструкторское бюро. Пусть там поломают голову. А чтобы им захотелось ломать голову, идею надо подать выпукло, чтоб сразу угадывалась перспективность задуманного.

Пришел Пантелей. Весело поздоровался. В его глазах притаились непонятные хитринки. Виктор Гай сразу почувствовал, что пожаловал Пантелей неспроста. Но ни о чем не спрашивал; знал, что тот сам все расскажет.

Пантелей подошел к рабочему столу Виктора Гая, заинтересованно вгляделся в исписанные формулами и цифрами листы, и глаза его сразу погасли.

— Хочешь кофе?

— Если б с коньяком…

— С чего вдруг?

— Жизнь веселая…

— По такому поводу можно и с коньяком. — Виктор Гай достал из книжного шкафа бутылку и две рюмки. — Держи.

Пантелей взял рюмку, посмотрел зачем-то на свет.

— Не жадничай, наливай полную.

— Перебьешься.

— Не отдам телеграмму, — пригрозил Пантелей и с деланным равнодушием посмотрел куда-то в угол.

— Какую? — удивился Виктор Гай.

— Наливай полную.

— Вымогатель, — сказал Виктор Гай и до краев наполнил рюмку Пантелея. — Говори.

— Что говорить, на, читай…

Виктор Гай, не выпуская из рук рюмку и бутылку, развернул серый телеграфный бланк:

«Встречай воскресенье поезд девяносто первый Н а д я А н д р е й».

— Это какой же, девяносто первый?

— Минский.

Виктор Гай отдал Пантелею свою рюмку и бутылку с коньяком, разгладил телеграмму на ладони, подумал секунду-другую и начал крутить телефонный диск.

Справочное вокзала ответило, что девяносто первый прибыл полчаса назад.

— Что же делать, черт побери?! — Виктор Гай растерянно метался взглядом по комнате. Почти шесть лет прошло с того дня, как Надя уехала в Новосибирск. Она ни разу не приезжала в Межгорск за эти шесть лет, хотя встречались они сравнительно часто. То отпуск проводили вместе у моря, то к Андрею в училище ездили, то Виктор Гай попутными самолетами залетал в Новосибирск. И вот вдруг без всякого предупреждения — встречайте…