Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

— Что ж он до сих пор?.. — Муравьева чуть не взорвало это безграничное доверие Женьке Шелесту. — Если ты так уверен в его порядочности, что ж он раньше тебе ничего не сказал? Если врезался, то, наверное же, знал об этом.

— Ситуация. — Толя Жук совершенно неуместно улыбнулся, спрятав глаза за узкие щелочки. — Ты как думаешь — мог он врезаться?

— Он врезался, — сказал Муравьев.

— Где?

— На восьмидесятом километре влево от шоссе. Как раз у тригонометрической вышки. Сбрил как лезвием… Он запоздал с фигурой. Я еще в воздухе заметил, что он впритир прошел у земли. Потом съездил туда на мотоцикле. Все точно. Как в аптеке…

— Ты зря кипятишься, — спокойно перебил его Толя Жук. — Влип он в ситуацию…

— Послал бы я сейчас тебя… В ситуацию… — Муравьев уже и в самом деле начал кипятиться. — Что же это за ситуация, которая оправдывает подлость?

— Не преувеличивай.

— С твоей логикой можно и предателя оправдать. Ситуация! Пригрозили смертью, вот он и выдал друзей…

— Сравнения у тебя…

— Тебя наказали, Белый выговорешник схватил, а он герой!

— Завидуешь ему, что ли?

Муравьев пропустил мимо ушей эту реплику, настолько она казалась ему неуместной и несерьезной.

— Видимо, тебя надо было еще покрепче наказать…

— И чего вы все такие кровожадные? — Толя Жук снова улыбнулся, потом сразу посерьезнел и заговорил быстро, без пауз, как по писаному: — Хорошее с плохим в нашей жизни так переплелось, что хирургия для лечения почти не годится. Вырезая небольшую болячку, зацепишь нервный узел и сделаешь человека инвалидом. Женька — умный человек, недюжинно способный, очень нужный авиации человек. Не то что я. Поймет он свою ошибку, сам себя накажет. А пока у него сердце не остыло, пусть идет на высоту. Помешать ему так просто. Впрочем, что я тебе объясняю… Сам все знаешь. Молчал же до поры. И еще помолчишь… Поломать жизнь человека можно в два счета. Помочь найти себя — вон как сложно. Мы помогли ему вовремя. Может, и не совсем порядочно все это выглядело. Но это вблизи. А издали глянешь — нормально, по-человечески.

Толя Жук поддел ботинком заржавевшую банку из-под сгущенки, и та с ржавым дребезгом отлетела в кусты.

Муравьев проследил за ее полетом и остановился.

— Все, Толя, ты говоришь хорошо. Люди должны быть людьми. И Женька, конечно, человек. Все мы человеками рождаемся. Но откуда появляются скоты? Не с таких ли вот компромиссов они начинаются? Будет в сто раз обиднее, если Женька Шелест не поймет, что он пошел на подленький компромисс. — Муравьев прокашлялся и, почувствовав, что Толя Жук еще чего-то от него ждет, добавил: — Вначале я надеялся, что он сам все скажет, а теперь ему необходимо помочь. Я буду говорить с Белым.

— Черт его знает, может, ты и прав. — Толя Жук посмотрел на Муравьева широко открытыми глазами, тут же отвернулся, отломал с куста прутик и несколько раз со свистом разрубил им воздух. — Мне кажется, Белый все поймет…

Да, если командиру все объяснить не под горячую руку, он поймет. Но захочет ли простить Шелеста?

— Будет молчать твой Прокопенко? — спросил Муравьев.

Толя Жук засмеялся.

— Может, и помолчит до вечера. Только сил у него не хватит. Трудно старику тайны хранить…

Они прошли по тропинке сквозь лес и у опушки присели на бетонную плиту, неизвестно когда и с какой целью брошенную здесь. Даже в солнцепек она сохраняла свою каменную прохладу.

— Нормально съездил? — нарушил молчание Толя Жук.

— Нормально.

— А что до срока прикатил?

— Спешу на Север.

Толя Жук лишь еле заметно улыбнулся и промолчал.

Не верит. Конечно, его спешка выглядит смешно. Из центра Европы, где лето в разгаре, где сосна как сосна растет, а не заскорузлые кустишки, в которых и по нужде не спрячешься, где есть и шоссейные и железные дороги, и до Львова рукой подать… От всего этого, добровольно оборвав отпуск, спешить в серую стынь Заполярья, в край дико-пустынный и до боли однообразный — конечно же, нормальным людям покажется странным.

Но объяснять Толе Жуку причины, толкнувшие его на это решение, Муравьеву не хотелось. Слишком долго надо объяснять. Слишком сложно. Да и себе-то он эти причины еще не успел объяснить как следует, чувствовал подсознательно: надо.

А Толя Жук ничего и не спрашивал. Он еле заметно, щелками глаз, улыбался каким-то своим мыслям и сосредоточенно выковыривал из бетонной плиты гладенький и рябой, как ласточкино яичко, камешек.

— Возьми меня с собой, — сказал он неожиданно.

— Будто я решаю такие вопросы. — Муравьеву вдруг стало смешно. — А ты-то чего?

— Я Север не видел, — тихо ответил он, — а что тебя гонит, не соображу.

— Не у дел я здесь, Толя.

— Летаешь ведь.

— Не те это полеты.

— Какие тебе надо?

— Рабочие. Там работа, Толя, которую я люблю.

Почти у самого горизонта на рулежной дорожке сверкнуло ветровое стекло автомобиля.

— Ты не можешь определить, что там движется? — спросил Толя Жук.

— Могу. Белый едет на «Волге».

— Талант. Будешь говорить с ним?

— Думаю, что надо.

— Обрадуется старик.

Муравьев вдруг ясно представил, как на мгновение погаснут живые глаза командира, отяжелеют веки, огорченно опустятся уголки губ… Что ему сказать? Что Женька Шелест подлец? Что всех обманул? Что не заслуживает почестей, которые ему выданы?

Нет, все это ерунда. Почести ему выданы по заслугам, и Белому надо сказать что-то совсем другое.

— Мне пора, — сказал Толя Жук и встал. Отряхнул ладонью комбинезон. — Надо бы Женьку предупредить о твоем разговоре с Белым. Из парилки — под лед…

— Ты лучше предупреди Прокопенко, чтобы не звонил в лапти. Пустит слух — потом останови его…

— Попробую. Приходи вечером к нам. Ольга будет пироги печь. Она в этом деле гроссмейстер.

— Спасибо, Толя. Я постараюсь. Но твердо не обещаю. Специально не ждите.

— Ладно. — Толя Жук проследил глазами, куда повернула «Волга», и заторопился. — В ТЭЧ поехал. Ну, будет разгон…

Муравьев тоже встал.

— Пойдем. Возьму огонь на себя.

Толя Жук не ответил. Глаза спрятались за щелками век, губы плотно сжались. Он был уже там, в ангаре ТЭЧ, и, видимо, думал о Белом и старшине Прокопенко, сочинял варианты и ситуации, которые могли бы помешать встрече этих людей.

«А что, если сейчас позвонить Лене?» Эта мысль пришла Муравьеву настолько неожиданно и отчетливо, что он торопливо посмотрел на Толю Жука — не догадался ли тот? Но Толя думал о своем…

Позвонить и сказать: одно из двух — или бери Саньку и приезжай, если, конечно, хочешь, чтобы мы были все вместе, или давай к чертовой матери разводиться…

Растеряется? Да нет, ответит спокойно или с издевкой. А вдруг испугается и приедет?

«Вот видишь, — скажет тогда Вера, — я говорила, что нам не следует встречаться. Потому что знала: Лена тебя не отпустит». И еще спросит: «Почему, Муравьев, все это выпало на мою долю?» А про себя подумает, что Лена вот, наверное, проживет всю жизнь рядом с мужем без горя и волнения, хотя ей бы следовало хлебнуть беды: больше бы ценила то, что имеет…