Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

Надо сразу ему сказать, что принято решение возвращаться в часть, что задерживаться здесь он не будет. Необходимо побыть одному, разобраться во всем и, уже, когда не останется ни колебаний, ни угрызений совести, с чистой душой поступить так, как подскажет сердце.

Он хотел лишь полежать с закрытыми глазами и, убаюканный птичьим гомоном, незаметно уснул. Полетов не было, и над аэродромом плыла непривычная тишина, изредка нарушаемая шумом самосвала, возившего к летной столовой щебенку. Муравьеву приснилось море, сверкающее ослепительными солнечными бликами, огромный белый пароход на горизонте, тот самый пароход, на котором он с детства мечтает совершить многодневный круиз по морям и океанам.

Проснулся Муравьев от прикосновения чьей-то руки. У кровати стоял Толя Жук.

— Выспался? — спросил он.

— Привет, Толя.

— Уже третий раз захожу к тебе. Спишь как сурок.

Муравьев посмотрел на часы и не поверил: половина двенадцатого!

— Да, придавил я…

— Умывайся.

— Что-нибудь случилось?

— Промой глаза. А то со сна и не поймешь ничего.

— Я же в отпуске. Досрочно вернулся.

— Молодец! Потомки оценят. Пока ты дрыхнул, Женька Шелест майором стал.

— Ну да?!

— Досрочно. За парад.

— Пошел Шелест…

— Звонил. Завтра прилетит.

— Совсем зазнается майор… — Муравьев обнажился до пояса, сунул одним концом в карман измятое полотенце и пошел в ванную комнату.

Вода из крана шла не ровной струйкой, как всегда, а вылетала рваными порциями с фырканьем и стрельбой. Наверное, была пауза в водоснабжении и в систему закачали воздух. Муравьева раздражало это фырканье, и умылся он без того удовольствия, которое получал ежедневно, обливая холодной водой разгоряченный упражнениями торс.

Да, Женька набирает высоту… Майор… Голова и без этого кружится от успехов, что-то теперь с ним станется. Награда командующего, аплодисменты на параде, благодарность главкома, досрочное звание — сплошь медные трубы…

Муравьев вдруг понял, что не вода в кране его раздражает. Совсем нет. Тогда что же? Женькин успех? «Позавидовал ты ему, что ли, Муравьев?»

Пожалуй, другое. Хотелось бы от всей души порадоваться за Женьку, разделить с ним так неожиданно подкатившую бочку меда, если бы не торчала в ней и не шибала в нос эта проклятая ложка дегтя. Ах, Женька, Женька… И самому-то, верно, першит. Впрочем, победителей не судят. Жизнь не остановилась оттого, что Жук и Белый по выговорешнику схлопотали. Все уже и забыли о предпосылке. Главное, что летчик жив, да и машина почти цела, а заслуга в этом целиком принадлежит Женьке. Его успехи на параде — это честь и слава всему полку…

Может, он и прав, что промолчал до поры. Закрутилось бы все совсем в другую сторону. И в результате — одни синяки да шишки. Всем. Ну, не всем, но уж Белому пришлось бы хлебнуть хулы всякой куда покруче, чем за то, что приказал одному технику две машины обслуживать. Тут диалектика простая…

Может, Шелест по-своему и прав. Не всякая ложь во вред, и не всякая правда во благо. Ну, зацепил дерево, ну, просчитался, так после этого он с риском для жизни машину посадил. Минус на минус дает плюс. А что дает плюс на минус? Ну ладно, алгебра тут ни при чем… Не сознался? Но готов был это сделать. Только в той ситуации нелепей ничего не придумать, как встать и брякнуть чепуху, чтобы все в зале от стыда сгорели. А генералу хоть сквозь землю проваливайся или отбирай ценный подарок… Нет, Женька в чем-то, наверное, мудрее его. Вот только техника жаль. Толя Жук пострадал за что? Сидит, думает… Задумаешься…

— Толя, как Ольга?

— Ничего. Уже дома, заходи.

— Конечно, зайду. Закончили обследование Женькиного самолета?

Толя Жук хотел что-то сказать, но лишь неопределенно вскинул брови и, набычившись, покатал языком за щекой, будто в зубах у него что-то застряло.

— Не нашли причину?

— Нашли, — не сразу ответил Толя Жук, глядя в окно. — Прокопенко нашел. Знаешь его? Который мотоцикл тебе давал. Сквозь металл видит, черт старый. Никто его не звал и не просил, а он тут как тут…

Муравьев повесил на спинку кровати полотенце и включил в розетку электробритву. Он еще не совсем понимал, чем недоволен техник. Если найдена истинная причина, то с него будут сняты все подозрения и правда восторжествует. Видимо, найденная отставным старшиной причина подтверждает виновность Толи Жука.

— Ко мне с делом или просто так?

Толя Жук опять не торопился с ответом. Что-то до конца обдумав и решив окончательно, он сел на кровать, снял фуражку, вытер тыльной стороной ладони лоб и сказал:

— Мы нашли под обшивкой дубовую ветку. Свежую. На аэродроме она попасть туда не могла.

— И какие выводы сделали?

— А такие… Он врезался где-то…

Муравьев выключил бритву, свернул шнур и засунул все в футляр из блестящего кожзаменителя.

— Вывод сделали правильный.

— Тут не в чем сомневаться. Дураку ясно.

— Командиру доложили?

— А как докладывать, если ничего не ясно?

— То дураку ясно, то ничего не ясно…

Толя Жук встал, надел фуражку.

— Пойдем-ка лучше на воздух, — сказал он. — Тут у тебя душновато.

На воздухе, как показалось Муравьеву, было еще более душно. Разогретая на соснах смола поблескивала янтарными слезками в извилистых трещинах коры. Пахло скипидаром и теплой землей. То ли от безветрия, то ли от духоты, то ли от непривычной тишины на аэродромном поле, но деревья показались Муравьеву какими-то грустно-поникшими, постаревшими. Будто их вымочили, подсушили и поставили на окончательную просушку.

Итак, тайное стало явным. Сейчас Толя Жук должен спросить Муравьева, знал ли он правду о причине отказа шасси. Что он, Муравьев, должен ответить? До сих пор ему не приходилось лгать в глаза товарищу. Его не спрашивал никто, он не считал нужным вмешиваться. Хотел, чтобы Шелест сам все объяснил. Впутайся он в эту историю, неизвестно — лучше или хуже было бы для всех.

Теперь другое дело.

А если Толя Жук не спросит?..

Муравьев вдруг почувствовал себя так, словно нахлебался какой-то мутной клейкой жидкости: еще минута — и вытошнит. Что его заставляет ловчить, изворачиваться, выискивать для себя удобную позицию, чтоб и волки были сыты, и овцы целы? А следы-то оставлены! И Прокопенко мучить себя не станет: говорить аль нет; он постарается показать себя: мол, рано в запас уволили, я вот еще кое-что соображаю…

Толя Жук будто уловил мысли Муравьева.

— Прокопенко я попросил пока помолчать, — сказал он, отверткой вычищая из-под ногтей засохшую краску. — Надо с ним поговорить.

— С кем? — не понял Муравьев.

— С Женькой, естественно.

— А если он не признается?

— Значит, наши выводы ошибочны. Не станет же он мне заливать…