Борис Микулич - Стойкость

Кравченко, заполнив свой автомобиль до отказа комсомольцами, первым выехал из лесу. Еще поезд не тронулся, еще слышались распоряжения секретаря райкома. И все это напоминало канун боя.

На шоссе выехали молча. Приближаясь к переезду, все одновременно увидели — над комбинатом стоит облако дыма. Пожар. Надрывались, голося, сирены. Что горело — понять было невозможно, и тревога людей в автомобиле умножалась.

Облако разрасталось.

Горело ремонтное депо, куда вчера были поставлены все экскаваторы.

Вокруг пожара шумела толпа людей. То и дело вспы­хивали на солнце, отливая золотом, пожарные каски. Ком­сомольцы бросились, словно наперегонки, из машины. Среди них и тут были первыми Аверин и Валя Берзинь. Молодежь не ждала приказов, сразу взялась за работу. Замелькали топоры, струи воды змеями взвились в воздух.

Первым, кого заметил тут Кравченко, был Бердников. Он с искаженным лицом, заросшим щетиной, вел людей в наступление на бушующий огонь. Кравченко задержал свой взгляд на нем, но какая-то тревожная мысль вдруг осенила его. Он протиснулся в толпу, очутился около Аве­рина, наводившего пожарный рукав прямо на ворота депо.

— Яша, дорогой! Ведь там машины, там — мариончики!

К депо рванулась Валька Берзинь.

— Стой! — завопил Аверин, но девушка, глядя перед собой расширенными от страха глазами, с непреодолимой решимостью бросилась к воротам.

Вода шипела и вскипала на огне. Крутые облака дыма заволакивали ворота депо, и фигурка Берзинь пропала в этом горючем тумане. Аверин бросился было вслед за нею, но остановился: в руках у него бился пожарный рукав, из которого рвался напор воды.

— Иди. Сам управлюсь! — хрипло выдавил из себя Кравченко, перехватывая у него рукав.

Он с трудом удержался, чтобы не выронить рукав, но выпрямился и упрямо двинулся на огонь. Перед ним про­мелькнул Аверин. Слух уловил возглас Бердникова:

— Круши дверь, ротозеи! Ломай двери!

Откуда-то у людей появилось бревно, и, раскачав его, они ударили по воротам. Раздался сухой треск. И вдруг сверху посыпались горящие доски, обрубленные, видимо, пожарниками. Доски, падая, подожгли бревно. Оно вспых­нуло, как свеча. Кравченко направил струю воды на лю­дей, не переставших раскачивать бревно для удара. Едкий дым окутал его лицо, и он едва не задохнулся. Сквозь дымную мглу разглядел, что ворота все же подались и вскоре выехал первый экскаватор. На зеленой кабине ма­шины можно было прочитать: «Марион-2».

— Есть! — выкрикнул Кравченко и отступил назад. «Марионы» выползали сквозь дымовую завесу друг за другом. Самую первую машину — «Марион-2» — вела Валька Берзинь. Люди, до того стоявшие на рельсах, от­бежали, и «Марион-2», вздрогнув, застыл на месте. И вдруг люди расступились. Следом за Валькой показался Яша Аверин: на руках его лежало тело охранника депо. На шее еще оставался обрывок веревки.

Солнце село.

Землю теперь освещало зарево пожара.

Над землей плыли низкие, тяжелые тучи.

Опять все предвещало тревожную ночь, и надо было ликвидировать пожар как можно скорее, чего бы это ни стоило.

Люди направились заступать на ночную смену, а те, кто отработали свое, сменяли их на пожаре.

Окровавленный труп охранника лежал на столе. Сос­тавлялся протокол. Здесь же находились Долматов, секре­тарь райкома партии, Кравченко и Аверин.

Тася, поддерживая Валентину Берзинь, насильно вела ее к себе домой.

А там, возле окна, из которого так ясно был виден весь пожар, тревожным сном спал Славка, припав подбо­родком к самому подоконнику. Мальчик всхлипывал сквозь сон, изредка вздрагивая.

Плыли над землей тучи. На степных дорогах кружились первые песчаные вихри.

***

Аверин посмотрел в зал, заполненный веселой болтли­вой молодежью, сдернул с головы серую фасонистую кеп­ку и задумался. Рядом с ним за столом сидел Кравченко и размашистым почерком заполнял лист. Рука работала легко и уверенно, мысли вмещались в строчки точно и вы­разительно. Аверин поднял глаза на Кравченко и сказал:

— Сейчас можно будет начинать. Сегодня у нас все аккуратные! — и бросил взгляд на циферблат часов.

В эту минуту в зал со стайкой девчат вошла Валентина Берзинь. Валькина рука была перевязана свежим бинтом. Аверин отвлекся, проводил ее взглядом и, встряхнув голо­вой, улыбнулся. Позвонил, и шум в зале утих.

— Собрание у нас будет коротким, товарищи! — сказал культпроп райкома. — Предстоит нам сделать одно — пе­ревести нашу работу на боевые рельсы. Даю слово това­рищу Кравченко.

Тишина была наполнена напряженным вниманием, сосредоточенностью. Кравченко говорил про пожар в депо и убийство охранника, про тайную руку врага, которого пока что не удалось разоблачить, но вывести на ясный свет надобно. Он рассказал о том, как во время приемки загрузочных вагонов машинисты Симков и Горячкин оп­ределили, что у одного вагона были повреждены подшип­ники,— вагон вообще не смазывали. В другом вагоне был найден кусок чугуна в бункере, и это грозило катастро­фой.

Сдавал смену мастер Новосельцев. На вопрос прини­мавшего смену мастера Новосельцев разводил руками и изображал полное добродушие, говоря:

— Принимай, голубок, все. Как веником подметено — порядочек. Стеклышко, а не порядок, товарищ Вортыленко.

А когда обнаружилось, что испорчен еще и бак для за­меса глины, молчаливый обычно Вортыленко возмутился, жилы напряглись на его упрямом лбу, и, громыхнув с пле­ча соленым матом, он понес свой буйный гнев к началь­нику цеха.

Бросились разыскивать Новосельцева, забили тревогу, но тот пропал, и вот уже второй день его никто на комби­нате не видел.

А сегодня, на монтировке прокатного цеха, приступая к монтажу подъемных кранов, обнаружили пропажу рабо­чих чертежей. Бригадир монтажной бригады комсомолец Свищ от имени всех своих товарищей заявил, что краны все равно будут смонтированы, что они в доску, что назы­вается, разобьются, но дело сделают.

Тут, в нашей рабочей семье, завелся враг. Нужно вы­вести его на чистую воду. Надо быть осторожными и бди­тельными. Надо организовать комсомольские дозоры, так как вооруженной охраны не хватает. Кравченко, заканчи­вая свою речь, призывает трудиться и трудиться, чтобы комбинат стал воистину форпостом пятилетки, чтобы вся техника была освоена, чтобы наши достижения в труде стали мощным, уничтожающим ударом по врагу.

Шумно, увлеченно спорят комсомольцы. Покидая собра­ние, Аверин и Кравченко шли вместе с Валентиной. Аве­рин рассказывал:

— Дали, понимаешь, этому хлопцу монтаж станка, а чертежа — нету. Кстати, до сих пор его нет. В таком слу­чае мы имеем фактическое вредительство. Куда девались чертежи? Никто не знает. Хлопец пыжился, пыжился — и ни с места. Знаешь, есть там такой американец: брючки у него в клеточку. Так вот он взорвался и давай кричать: «Я отказываюсь брать на себя ответственность за работу этого юнца!» И расшумелся, понимаешь, точно примус. Шипит, даже страшно делается за него. «Нет, говорит, квалифицированных рабочих, так и за стройку принимать­ся нечего!» А парень мой язык прикусил, да знай себе работает. Я хожу к нему, подбадриваю, советом пособляю, когда нужно. И однажды прихожу в цех — вижу: толпа вокруг моего парнишки. Американец суетится вокруг, знай себе кричит: «О’кей! О’кей!» Что произошло — ума не приложу. Подхожу — чуть не подпрыгиваю от радос­ти. Станок собрал, понимаешь, сукин сын, собрал по всем правилам!..