Владимир Писаревский - На месте зеленой беседки

Тот развернул, прочитал, снова свернул и бережно положил и карман.

— Переночуете в Болотке, жилье к вечеру организуем, а обед привезем…

— И с обедом не беспокойтесь. Я с Суворовым говорил по телефону, заказал уху. Они уже с ночи должны ловить.

— Чего ловить, надо было карпов.

— Он почему-то сказал, что лещи лучше.

— Ну, ему виднее, — не стал спорить председатель.

С неменьшим энтузиазмом помощь была встречена на ремонтной площадке, где под натянутым брезентовым тентом гнали ремонт последних тракторов.

— А вы почему не на рыбалке? — удивился Иволгин, узнав перепачканных в мазуте Максименко и Суворова.

— Молодоженов отрядили. Иванников еще не может работать, — ответил Олег Викторович.

Вместе с Ивановым определили места вновь прибывшим, и работа закипела.

Недаром Юра с Надей последние дни подкармливали рыбу в облюбованной ямке. Целое ведро подлещиков граммов по семьсот — восемьсот каждый было им наградой. Надя впервые была на рыбалке и взахлеб рассказывала помогавшим ей чистить рыбу и готовить уху старушкам, какая осторожная рыба лещ, как она неторопливо сосет червяка, потом поднимается вверх и кладет поплавок. Ну, а те, что сорвались, конечно, были самые крупные, не чета этим.

Юра только посмеивался, радуясь теплу, присутствию Нади, тому, кик быстро привязались к ней бабка Аринушка и ее подруги.

Обед удался на славу, прошел шумно и весело.

К вечеру приехала кладовщица и отправилась в «дачный городок оборудовать для гостей жилье.

Этот городок был нововведением Сергея Фомича. Дело в том, что Болотку давно облюбовали дачники из Новгорода, Ленинграда и даже Москвы. Количество желающих отдохнуть росло, а число сдаваемых на лето помещений уменьшалось. Настоящий «кризис» наступил с переселением жителей деревни в Аринушку.

Тогда Сергей Фомич поставил рядом с Болоткой на берегу озера шестнадцать домиков летнего типа, разделенных на две половины.

За жилье и сдачу в аренду мебели и посуды колхоз брал символическую плату. Но сдавали дачи при одном непременном условии: каждый способный трудиться должен отработать два часа в день.

Сначала к его новшеству обе стороны — и дачники, и колхозники — отнеслись настороженно. Но с первыми разговор был короткий: «Не подходит — не неволим. Счастливо отдыхать в другом месте». А колхозники вскоре оценили, что такое — даже на два часа — лишняя пара рук, если к ней и совесть прилагается. Кто пытался делать вид, что работает, без стеснения предупреждали: «Откажем от дачи».

Вот в этот тихий уголок и прибыла иволгинская бригада.

Первым делом все потянулись к воде. Белов с Веточкиным даже прыгнули в озеро не столько для купания — холодно все-таки, — сколько для разговоров потом, что купались.

Отмылись, приоделись и направились к дому бабки Аринушки.

По шуму голосов, доносившихся со стороны Болотки, догадались, что прибыли главные силы — основная часть заводской делегации.

Ольга Александровна, оставив девушек накрывать столы, подошла к Архипову.

— Устали, Николай Филиппович? — поздоровавшись, спросила она.

— Ты еще пульс посчитай, Ольга, — улыбнулся он не столько ее слонам, сколько профессионально-деловитой озабоченности. — Все устали. Ночь, считай, без сна. Зато гору своротили.

— Председатель колхоза, как встретил нас, сразу к Алексееву: «Вот теперь вижу, что рабочие сердцем как свою Продовольственную, программу приняли». Тот смеется: «А кто говорил: «Лозунг в цехе повесили и баста»?»

— А где он, Алексеев?

— Председатель его, Федора Васильевича и Виктора Федоровича у себя оставил, ветеранов в Аринушке разместил, а нас, молодых, — улыбнулась она, причислив себя к молодежи, — сюда направил. Говорит, здесь чудесный дачный городок.

— Верно, Ольга, чудесный. Мы только что оттуда.

Такт Сергея Фомича, сумевшего безболезненно разъединить их с Федором, пришелся Николаю Филипповичу по душе.

Неожиданно смех и разговоры стихли. Не понимая, в чем дело, Архипов оглянулся и увидел, что к столу не спеша, торжественно подходят старушки. На груди у каждой ордена и медали.

Оставив Ольгу Александровну, пошел навстречу и подал руку бабке Аринушке. Она оперлась на нее, выпрямилась, и ордена заиграли, поймав луч заходящего солнца.

Разговоры, естественно, переключились на то далекое грозное время, известное большинству из рассказов, книг, кинофильмов, а ими. этими старушками и Архиповым, лично пережитое, выстраданное.

— Не знаю, правы ли, — говорила бабка Аринушка, — но несколько раз в году — в День Победы и в дни гибели наших детей, — идя к братской могиле, мы надеваем не только свои ордена, но и их награды.

Николай Филиппович взял ее сухонькую кисть, склонил голову и поймал себя на мысли, что впервые в жизни целует женскую руку.

— Правы, мать. Вы достойны носить награды детей, и они достойны, чтобы их ордена в такие дни не лежали в коробочке. Ведь завтрашний праздник для вас, вдов, потерявших в войну детей, не только со слезами на глазах, но и с незаживающей раной в сердце.

Подсев к бабке Аринушке, Надя прижалась к ней и попросила:

— Расскажите что-нибудь, бабушка.

— Что же рассказать вам, люба моя? Лучше вы спойте о войне, а мы послушаем да поплачем.

— Расскажи им, Аринушка, про колхозное знамя, — подсказала одна из подруг.

— Расскажите, бабушка Аринушка, расскажите, — раздались голоса.

— Да и рассказывать-то не о чем, — печально сказала бабка Аринушка. — От немцев уберегла, да так, что сами найти не можем.

— Расскажите, может, мы найдем, — предложил Белов.

— Да уж красные следопыты все в деревне перерыли — нигде нет.

— А вспомнить не можете? — осторожно спросил Саша, стараясь не намекнуть ненароком на склероз.

— Если бы сама зарывала, в жисть не забыть, а то…

— Расскажи по порядку, Аринушка, — положив руку ей на плечо, попросил Николай Филиппович. — Молодежь знать должна. И не в том суть, что ты сейчас найти не можешь, а в том, что фашисты тогда не нашли. Так я понимаю.

Бабка Аринушка тяжело вздохнула.

— Сидим с Анной — невесткой моей, — начала она, — вдруг открывается дверь — у нас тогда не было обычая до сна запираться. Входит красноармеец. Спрашивает: «Фашистов в деревне нет?» Я ему: «Фашисты сюда не придут, не бойся. Впереди ленинградские рабочие стоят, не пропустят». Вдруг он заплакал — молоденький такой, видать, еще и не брился — да как закричит: «Прорвали фашисты нашу оборону! Я сам оттуда, из рабочих. Со мной товарищ раненый».

Напугал нас. Подошла к нему, взяла за грудки, у самой зуб на зуб не попадает. «Ты что, — спрашиваю, — говоришь?» — «Что слышите, — отвечает. — Лучше раненому помогите». Пошли с невесткой за ним. В камышах у него лодка спрятана. В ней и верно другой боец лежит, без сознания. Такой же молодой. Нога у него кое-как перевязана. Ты что дрожишь, сынок, страшно? — обратилась она к Архипову.