Валентин Кузьмин - Мой дом — не крепость

Сегодня что-то не клеилось. Алексей забился в угол и больше молчал, несмотря на все попытки Марико его расшевелить. Он украдкой посматривал на Олю и тут же отводил глаза, встречаясь с ней взглядом. Она тоже была рассеянна и почти не принимала участия в общей беспредметной болтовне, обычной для таких собраний.

— Где ты раздобыла битлзов? — спросил Виталий, пока Марико заправляла новую кассету.

— Отец привез. Давно уже. Это английская запись.

— Отец у тебя — класс. Знает дело, — сказал Петя Влахов. — А мою Евгешу такая музыка не колышет. И вообще все они одинаковые…

Евгешей он называл свою бабушку Евгению Филипповну, которая после гибели его матери, попавшей несколько лет назад в автомобильную катастрофу, заменила ему семью. Где его отец, ребята не знали, а сам Петя не любил распространяться по этому поводу. Он редко бывал серьезен и вечно зубоскалил, изо всех сил стремясь казаться остроумным. Вместо «суббота», говорил «шестница», вместо «гороно» — «горе оно», вместо «телевидение» — «елевидение» и т. д. А когда занимал кому-нибудь место на стадионе или в кино, победоносно заявлял: «Я застолбил участок».

— Мои о любом шейке говорят, что это не музыка, а музыкальная плякса, — вставила Рита. — Плюются…

— Люблю побалдеть под хорошую шаншонетку, — сказал Петя, тряхнув шевелюрой. — Ноги так и ходят, как заводные. Полное раскрепощение мозгов. Чего ты там возишься, Марико? Давай сбацаем!

— Шансонетку, — поправил Алексей. — И ты неправ, Петя.

— В чем это?

— Насчет стариков. Не все новое надо принимать безоговорочно. Наконец, есть старики, которые ни в чем не отстают от своего времени. Даже если не танцуют шейк.

— О таких не слыхал, — отрезал Влахов, обнимая Марико за талию. — Твист — им дурно, джинсы — уродство, стрижка «под канадку» — вылитый Тарзан. Интересно, какой он из себя, этот Тарзан? Хоть бы одним глазком посмотреть. Говорят, железный мужик.

— Приходи, я покажу, — сказал Алексей. — У меня дома есть книжка о Голливуде. Актера, который его играл, зовут Джонни Вайсмюллер…

— Много у вас книг, — сказала Рита Карежева. — Я видела, когда вы заселялись. Носили, носили… Целая библиотека.

— Папа давно собирает, — слегка покраснев, объяснил Алексей.

— Все-то ты знаешь, — негромко буркнул Влахов.

— Я тоже не встречала таких, — сказала Оля.

— Ты — о ком?

— О стариках. То есть я, конечно, понимаю… когда речь идет о целях больших, главных, то они у нас одни и делить нам тут нечего. Но в самых простых житейских вещах…

— Тут у них самодержавие, — перебил Петя.

— Наверно, это закон природы. Каждому — свое. Старшее поколение никогда не поймет молодых до конца… Как возрастное отложение солей в костях и суставах. Все становится деревянным, теряет подвижность и гибкость, нельзя ни повернуть, ни согнуть! И человеку кажется, что так и должно быть, так было всегда и будет до скончания века!

Она выпалила это залпом, без точек и запятых, словно весь вечер думала об одном. И в словах ее было столько запальчивости и досады, что все удивились, даже флегматичный Виталий.

— Ого!

— Ей на зуб не попадайся!

— Врезала! — заключил Петя. — Под дых. И откуда ты понабралась этих… медицинских сравнений?

Оля села в кресло, потрогала пальцем оплывшую красную свечу в массивном бронзовом подсвечнике, стоявшем на столе.

— От тетки. Ее любимая тема — склероз, холецистит, кокарбоксилаза… Особенно за едой.

Алексей хотел, было возразить, но передумал и сел возле нее на краешек стула.

— Бедные предки, — сказала Марико, освобождаясь от руки Влахова. — Их тоже надо понять… Ну, что, Петя? Или мы с тобой танцуем…

— Или?

— Запись кончится, — пожала она плечами и, сделав ладонями плавное движение, будто сбрасывая с себя на пол нечто воздушное и невидимое, начала первой.

Виталий и Рита отошли, давая им место.

Танцевать Марико умела. Рядом с ней вихляющийся полусогнутый Петя Влахов казался карикатурой. Она, конечно, это понимала. То приближаясь к нему, то отступая назад, так горделиво, стройно несла свою полненькую фигурку, так заразительно, свободно, весело перебирала ногами, слегка подпрыгивая, наклоняясь вправо и влево, что, казалось, тут же без труда исправляла неловкость и угловатость партнера. И уже никто не замечал его, ему теперь все прощалось, потому что танцем владела она одна.

Алексей встал, чтобы не смотреть снизу на ее ноги, едва прикрытые коротенькой узкой юбкой и открывающиеся еще выше, когда она поднимала руки.

На него странно действовали музыка, обстановка, вольный, необязательный тон разговоров. И танец. Он ловил себя на непривычной мысли, что ему тоже хотелось бы уметь вот так, без оглядки, плясать, держаться раскованно, независимо, не одергивая себя на каждом шагу.

«Может, пригласить ее?» — подумал он, посмотрев на Олю Макунину, но сейчас же испугался, и у него загорелись щеки.

— Ты что-то сказал? — спросила Оля.

— Нет… ничего.

— Слушай, я все хочу спросить. Вы — приятели с этим… как его?

— С Германом? — сразу догадался Алексей.

— Да. Как ты его узнал?

— В спортшколе. Он ведет секцию плавания. Я хожу. Три раза в неделю.

— Вот как? — сказала она.

— Почему ты спрашиваешь?

— Много будешь знать… — начала она нараспев, но не кончила и продолжала уже другим тоном: — Собственно, почему бы тебе не знать? Он прислал мне по почте письмо и пропуск в бассейн… Понятия не имею, откуда он узнал мой адрес.

Оля повернулась к Алексею и, казалось, ожидала чего-то. Она часто так смотрела: не то с вызовом, не то с насмешкой. И нельзя было понять, что у нее на уме.

— Ты… пойдешь? — несмело спросил он.

— Может быть.

Пленка кончилась и захлопала свободным концом. Раскрасневшаяся, возбужденная Марико выдернула шнур из розетки и скомандовала:

— Петрусь, открывай бар! Сегодня у меня — токайское!

— По какому случаю?

— Без случая.

Влахов не заставил себя упрашивать.

— Эх, и накиряемся, — весело прогудел он, откупоривая бутылку и разливая вино.

— Я тебе накиряюсь, — погрозила ему Марико. — Это не шмурдяк какой-нибудь, а настоящий венгерский токай.

— Люблю я тебя за размах, Марико, — примирительно отозвался Петя.

— Зато я тебя не люблю. Терплю только. Я люблю Алешу. Он скромный. Чокнемся, Алеша?

— Мне не надо, — сказала Рита, отодвигая рюмку.

Алексей, растерявшись, плеснул вином себе на брюки. Если не считать прошлогоднего дня рождения, когда Евгений Константинович налил ему с наперсток шампанского, он не пил еще ни разу в жизни.

— На брудершафт! — вдруг сказала Оля.

— На брудершафт! — подхватил Виталий, разглядывая вино на свет. — А что? Человек первый раз в нашей компании. Пусть приобщается!