Валентин Кузьмин - Мой дом — не крепость

— Хорошо, оставим дискуссию, — сказал Евгений Константинович. — Возможно, я неправ. Кто на меня жалуется и что я должен делать?

Первый вопрос остался без ответа. Варнаков выдвинул ящик стола, опять задвинул, поправил чернильницу в мраморном письменном приборе, которая и без того стояла ровно, наполненная скрепками вместо чернил, и пробормотал, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости:

— В общем… решено создать комиссию. Ничего особенного. По-товарищески, по-домашнему… Походят к вам на уроки, потом соберемся, поговорим, обменяемся мнениями.

Евгений Константинович потер ладони.

— Сколько человек войдет в комиссию?

— Трое.

— Что ж, нетрудно догадаться: Макунина, Шерман, Иванова?

— Вам уже сказали? — облегченно вздыхая, спросил Варнаков.

— Нет. Мне никто ничего не говорил. И вот что, Семен Семенович. Прекратим играть в прятки. Вы отлично понимаете: вам приходится поддержать не слишком благовидное дело — это неприкрытая кампания против меня, а инициатор ее — Ираида Ильинична. Я бы мог принять меры, как любой учитель, испытывающий к себе несправедливое отношение. Скажем, потребовать более широкой и авторитетной комиссии с привлечением преподавателей университета, специалистов гороно и министерства…

— Ну, зачем же столько? — с заметным испугом сказал Варнаков, болезненно воспринимавший посещения школы высоким начальством и не переносивший шумихи. — Мы — своими силами.

— Вы не дали мне закончить. Повторяю — я мог бы. Но не стану. Пусть приходят в любое время. Но одно условие, Семен Семеныч: вы тоже войдете в комиссию — вы директор и литератор к тому же.

— Какой там литератор? Я отродясь в старших классах не работал. Русовед я: всю жизнь в пятых — седьмых.

— Тогда вы должны знать, — поморщившись, резко сказал Ларионов, — в русском языке есть слова «краевед», «охотовед» и другие, но «русовед» в нем отсутствует!

Брови Варнакова стали малиновыми.

— Пусть так. Однако довольно и трех человек.

— Я требую, Семен Семеныч, — с ударением на слове «требую» возразил Ларионов.

— Ну, хорошо, голубчик, хорошо. Будь по-вашему. Только не надо нервничать.

— Я могу идти?

— Конечно. Пожалуйста.

Евгений Константинович вышел.

— Не надо нервничать… — машинально повторил ему вслед Варнаков, протирая очки носовым платком. Пальцы у него вздрагивали.

В коридоре было пусто. На самом дальнем его конце орудовала шваброй и гремела ведрами неутомимая тетя Феня. Ларионов вошел в учительскую: надо еще сделать записи в журналах, как-то затолкать в распухший портфель новую партию непроверенных сочинений и несколько книг, купленных днем в киоске.

С утра сегодня проторчал в школе из-за одного урока в восьмом классе, где надо было заменить больного словесника. Иванова ему удружила. Самый буйный класс в смене, притча во языцех на всех педсоветах. На что он, Ларионов, тертый калач, а с трудом нашелся сегодня: едва не сорвали они ему урок.

В учительской физкультурник заполнял списки сдавших нормы ГТО — наклонясь к столу, старательно выводил тушью плакатным пером фамилии, у окна стояли Эмилия Львовна и Болбат. Завхоз добродушно гудел, глядя на нее сверху вниз:

— Це ж воны хитрят. Вот и продалы вам перчатки с прицепом. Шо там було?

— Разные мелочи, — проворковала Эмилия Львовна, — косынка ужасного цвета, флакончик одеколона. А я потеряла свои перчатки и просто не могла не купить. Весна холодная, руки мерзнут…

— А я ще в Пришибской жил, помню, дед идет по улице — ко́су и балалайку тянет. «Зачем тебе, дедусь, балалайка, ты ж на ей не играешь?» — спрашиваю. «Та ни зачем. Ко́су надо, а ее без балалайки на продають у мага́зине…» Так и у вас.

— Да-да, безобразие.

Болбат был в пальто. Немка оделась, и они ушли.

— Нашла провожатого холостяка, — оторвался физкультурник от своей писанины. — Поженить бы их, что ли?

— Шутить изволите, — неохотно отозвался Евгений Константинович, не расположенный к пустым разговорам. — Какая из них пара?

— Не скажите… Могучий мужик, ха-ха! — хохотнул физкультурник. — Наша немочка так перед ним и тает…

— Не говорите пошлостей, молодой человек, — оборвал его Ларионов и, надев пальто и шляпу, добавил: — Она вам в матери годится… До свиданья.

Трудный был у него сегодня день!

С утра — дежурство с классом по школе, а это — почти всегда куча непредвиденных случайностей и происшествий: кому-то разбили нос, где-то раздавили оконное стекло, кто-то посеял в гардеробной кашне или шапку; курильщики в мужских уборных, беспорядок в буфете — обсчитала безответную кроху буфетчица, у пионеров — сбор дружины, а тетя Феня не найдет ключа от актового зала, — и во все надо вмешиваться, все надо утрясать и улаживать.

После уроков в первой смене, сидя в пустом классе, он проверял диктовки, понаставил изрядное количество двоек, и это испортило ему настроение.

Потом был досадный инцидент с Лидой. Макунина послала ее во время перемены вниз, в вестибюль, повесить объявление о переносе занятий по домоводству на другие часы. Лида не нашла кнопок и прикрепила листок хлебным мякишем, благо буфет находился поблизости. Ираида Ильинична вошла в учительскую в крайней степени раздражения и, покрутив пальцем возле своего виска, ни к кому в особенности не обращаясь, заявила в пространство:

— Ну что прикажете делать с Лидией Евстафьевной? Ничего поручить нельзя! Полно учащихся в коридоре, а она, вместо того чтобы повесить по-человечески объявление, поплевала на бумагу с обратной стороны и прилепила! Пора понять — дети берут с нас пример! О какой культуре может идти речь?..

Пионервожатая уже стояла в дверях и все слышала.

— Неправда, Ираида Ильинична, — побелев от обиды, пролепетала она. — Я не плевала. Честное слово… не плевала. Я — хлебом… Кнопок не было.

Ираида Ильинична повернулась к ней, подняла подбородок.

— Я никогда не лгу, Лидия Евстафьевна. Потрудитесь запомнить!

— Между прочим, вешать объявления не входит в обязанности вожатой, — буркнул математик, игравший у окна в шахматы с Сафаром Бекиевичем.

Макунина окинула его уничтожающим взглядом и, ничего не сказав, удалилась.

Когда вошел Ларионов, Лида ревела в углу, как ребенок, размазывая по щекам слезы.

Узнав, в чем дело, он принялся ее утешать.

— Пора вам научиться постоять за себя, Лидия Евстафьевна, — хмуро сказал физик, отрываясь от шахмат. — Нельзя позволять, это самое… И если хотите знать мое мнение: вам следовало бы больше времени уделять своим основным обязанностям. То есть пионерской работе…

Евгений Константинович шел на урок в восьмой класс со смешанным чувством горечи и злости. Старая, вечно новая история. Сильный притесняет слабого. Вожатая она — не ахти какая, хотя и старается: маловато выдумки, азарта, знания детей… Но это не означает, что ее нужно превратить в девчонку на посылках. Кстати, Лиде, пожалуй, не так уж и мало лет…