Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

- Самолетом, - твердо ответил Глебов, хотя еще и не знал, найдется ли место в самолете, который должен прилететь завтра за генералом.

- Мне бы в Ленинград попасть: там у меня сестра и дядя.

- Попадете и в Ленинград. Я тоже мечтаю побывать в Ленинграде.

- А вы ко мне заходите. Я на Измайловском проспекте живу, дом два, квартира четырнадцать. Запомните адрес. Нет, вы лучше запишите, а то забудете. И обязательно зайдите. Сестра вам Ленинград покажет.

- Зайду, обязательно. А вы гоните от себя всякие нелепые мысли. Держитесь покрепче.

- Сон я сейчас видел. Какой сон! Все кругом цвело… Всё краски, краски и цветы. Какие дивные краски! Проснулся - и ничего нет. Чернота одна… Расстроился. Теперь только во сне и могу увидеть все, что вокруг.

Голос его был спокойный и какой-то другой, не фединский. В нем появились страдальческие нотки, старческая дрожь. И сам он казался постаревшим, осунувшимся и беспомощным.

Глебов посидел еще минут десять и ушел: нужно было готовиться к встрече самолета.

Емельян представил то, о чем говорил Федин. Слепому снятся краски земли, которые он никогда не увидит наяву… И до самого вечера его преследовали картины, рассказанные Фединым. Он представил себя потерявшим зрение. Было страшно. И как-то по-новому смотрел он на лес, на деревья и кусты, на низкие серые тучи в голубых и зеленоватых просветах, на багровую кипень бузины..

Самолет ждали вечером, как только стемнеет. На посадочной площадке заготовили груды сухого хвороста для сигнальных костров. Отряд Булыги блокировал поляну на случай внезапного нападения немцев. В боевой готовности находились и два других отряда - Иваньковича и Законникова. Немцы в последние дни предприняли несколько попыток нанести удары по партизанской бригаде. Отряд Иваньковича вел скоротечные, но ожесточенные бои на подступах к основной своей базе. Враг нес чувствительный урон. Однажды создалась такая обстановка, что казалось, еще одно небольшое усилие гитлеровцев - и базу придется оставить. Именно в этот критический момент Егоров приказал Законникову ударить всем отрядом по наступающим карателям с тыла. Неожиданное появление крупных партизанских сил в тылу наступающих обескуражило немцев, спутало все их карты. Оказавшись между двух партизанских отрядов, гитлеровцы вынуждены были поспешно возвратиться в город. Одновременно они попробовали вступить с партизанами в переговоры, требуя освободить генерала. На это Егоров ответил им, что они несколько опоздали, что их генерал уже находится в Москве. Поверили немцы ему или нет, сказать трудно, но новых крупных операций против партизан пока не предпринимали. Встречать самолет выехало все командование бригады с Егоровым во главе. Был здесь и Булыга, поскольку его люди обеспечивали операцию. Костры погасили, как только самолет коснулся земли и выключил мотор. Первым подбежал к нему Глебов. Летчик отодвинул над своей головой крышку, однако выходить из кабины не собирался. Где-то за тучами висела луна, и свет ее едва просеивал на землю тусклый сумрак, в котором с немалым трудом можно было видеть очертания предметов.

- Как добрались? - вместо приветствия спросил Глебов, подойдя к самолету.

- Нормально, - ответил летчик натянуто и отчужденно. Он, конечно, переволновался, сажая самолет в потемках на территорию, занятую врагом. Глебов понимал его волнение и осторожность. Могли и немцы "встретить" его сигнальными кострами. - Груз готов?

- Все в порядке. Когда обратно? - спросил Глебов.

- Немедленно. Поторопитесь, пожалуйста, - ответил летчик и, увидав, что к самолету подошли люди в штатском, разговаривающие на русском языке, окончательно убедился, что попал куда нужно, и вылез из кабины. Поздоровался со всеми за руку.

- Как там на фронте? - спросил Титов.

- Трудно, - ответил летчик. - Наши отходят. Фашисты к Москве рвутся. А у вас как? Где вам удалось сцапать такую важную птицу?

- В ее собственном гнезде, - ответил Егоров.

- Вот оно как! - удивился летчик и похвалил: - Молодцы, ребята. Вам, наверно, тоже здесь не сладко, - но, не дожидаясь ответа, спохватился: - Ну так что, все готово? Кто со мной летит? Надо поторапливаться: дорога дальняя, ночь темная.

- А луна не в счет? - заметил Глебов.

- Луна высоко. Я туда не забираюсь. Чем ниже, тем лучше, безопасней. А иначе зенитки сшибут. Их тут понаторкано - пропасть.

Прощались недолго. Иван расцеловал Женю, прильнувшую к его груди, сказал:

- Ну-ну, не надо, еще увидимся. Ты пиши на адрес Оли. С оказией посылай письма.

- Надо думать, не часто будут такие оказии, - заметил Емельян и обнял Ивана.

Надя Посадова в последнюю минуту передала Титову адрес своих родных и попросила обязательно зайти к ним и рассказать о ее жизни в тылу врага.

Булыга схватил его руку обеими своими лапищами и пробасил:

- Будь здоров, танкист!

Егоров прощался последним, говорил растроганно:

- Спасибо тебе, Иван Акимович. Воюй там так, чтобы здесь слышно было.

- Буду стараться, - ответил Титов. - Про партизан также в сводках сообщают - учтите. Мне будет радостно услышать имя партизанских командиров товарищей Е., Г., Б., 3., И. и так далее.

- Будешь на Красной площади, подойди к Мавзолею и вспомни нас! - крикнула Посадова, когда Титов уже сел в самолет.

Самолет поднялся легко и сразу растаял в хлипкой студеной мякоти темно-серого неба, на котором возникали и таяли матово-зеленые неровные и зыбкие пятна от прорвавшихся бликов луны. Провожающие молча стояли до тех пор, пока не погасли последние звуки мотора. Егоров легко вскочил в седло, сказал Емельяну распорядиться насчет женщин: мол, для них найдется место на телеге, на которой привезли генерала и Федина. Женщины - Надя Посадова и Женя - стояли рядом и слышали эти слова комбрига. Но Емельян, уже исполнявший должность начальника штаба, распорядился несколько по-своему: Наде, врачу и еще двум партизанам из штаба бригады приказал ехать на телеге, а Жене шепнул:

- Ты поедешь со мной, верхом… Хорошо? - И несмело, как бы случайно коснулся ее руки быстрым движением.

Она пожала его горячие пальцы, и это был ее ответ: "хорошо". Ее решительный и такой неожиданно быстрый ответ обдал Емельяна приятным теплом. Захмелевший от этого тепла и совсем невесомый, крылатый, он взметнулся на своего орловца, нетерпеливо перебирающего тонкими ногами. Застоявшаяся горячая лошадь хотела рвануться с места, но Емельян резко и грубо осадил ее. Потом подхватил Женю и посадил впереди себя в седло. Гибкой спиной своей она оперлась о его левую руку, по-кавалерийски намертво державшую повод, прижалась к его груди, в которой гулко колотилось сердце. Правой свободной рукой он обнял ее бережно и тихо прошептал в локон жестких, пахнущих осенними дождями волос, касавшихся его губ: