Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

- А где вы с ним хотите встретиться?

- Здесь у вас неудобно?

Тимофей почесал затылок, покрутил головой и ответил:

- Нежелательно.

- Но вы понимаете, что вам тоже придется уходить из города. - Женя решила идти на откровенный разговор. - За вами следят, гестапо о вас известно, обо всей группе. Вас предал Шаповалов. Он провокатор. Не сегодня-завтра вас всех арестуют, и я пришла предупредить.

Тимофей озадаченно поджал губы и что-то соображал. Произнес вслух, прищуря глаз:

- Шаповалов. Это который Лев?

- Этот Лев оказался мерзкой вонючей крысой! - гневно, второпях бросила Женя.

Все еще не доверяя девушке, Тимофей сказал:

- Ладно. Если тебе так уж до зарезу нужен этот Толя, я пошлю за ним: дочка сбегает. Только вам бы до комендантского часа обговорить свои дела.

Он послал за Шустриковым девчонку, и Анатолий явился минут через двадцать. Выслушав Женю, он сказал, не скрывая своей встревоженности:

- Я чувствовал, что за нами следят, догадывался. И насчет Шаповалова тоже. Что будем делать, Тимофей Константинович?

- Что ж теперь делать? От петли бежать. Завтра же. С утра, - ответил Сараев. - А может, и сегодня?

- А как ребят предупредить? Времени мало осталось - успеем ли? - забеспокоился Шустриков. - Надо предупредить немедленно.

- Хорошо, ты предупредишь Шурку и Зайца, я схожу я Старику и Володе, - предложил Сараев.

- Ну если так, то успеем. А с Левой что? Так и оставим? - спросил Анатолий и тут же понял, что вопрос нелепый, ответил сам на него: - Нет, Леву оставлять нельзя. Я сам его сегодня под конец, когда ребят предупрежу…

- Он тебе не откроет. Кошка чувствует, чье мясо съела, и потому сторонится нас: прошлый раз не. явился на сбор. И позапрошлый не был, - напомнил Сараев.

Молчавшая до сих пор Женя сказала:

- Он с кем живет, этот Лев? Семья есть?

- Один. Как бирюк, - бросил Сараев, вертя цигарку.

- Поручите мне с ним разделаться, - неожиданно попросила Женя. - Надеюсь, мне он откроет.

- Должен бы открыть. - Тимофей с некоторым удивлением посмотрел на Женю, точно хотел оценить, сможет ли она расправиться с провокатором.

- Каким образом? - по-деловому поинтересовался Анатолий, совсем не удивившись ее просьбе.

- Пистолет у вас найдется? - в свою очередь спросила Женя. - Я шла без оружия.

- Найдем, - пообещал Анатолий, отдал ей свой пистолет и начал собираться - нельзя было упускать время.

Предупредив своих товарищей, Шустриков решил все же подойти к дому, где жил Шаповалов. Было уже темно, улица не освещалась. У подъезда стояли полицейская машина и два мотоцикла. Толпились полицейские и гестаповцы. На противоположной стороне стояла группка людей. Шустриков спросил у них, что здесь случилось.

- Стреляли в кого-то, - ответил один.

- Убили в квартире мужчину, - добавил другой.

- Девушку арестовали. Говорят, она стреляла.

Шустрикову все стало ясно. В эту же ночь вся его подпольная группа тайком с семьями покинула город - ушла в партизанский отряд Булыги,

Когда Шустриков закончил рассказ, Емельян не смог сдержаться, закричал:

- Это ты виноват! Твоя работа!.. Свою шкуру спасал, трус презренный!

Слова эти были обидные и несправедливые. Особой вины Шустриков за собой не чувствовал, да ее и не было в действительности, но он не стал возражать Глебову, видя его состояние.

А Глебов напирал:

- Почему ты поручил ей убийство провокатора, которого она никогда в глаза не видела?

- Сама напросилась, - тихо ответил Шустриков.

- Она ребенок. Ты что, не видел? У тебя на плечах голова. Девушка первый раз в этом городе. У нее было определенное задание - предупредить вас. Она его выполнила, спасла вас. Какой ценой?! Ты понимаешь? Ценой своей жизни… Ты что, сам не мог разделаться с негодяем? Зачем было спешить? Разве потом нельзя было его убить? - Емельян махнул безнадежно рукой, приказывая обоим удалиться. Он остался один в землянке.

Сомнений быть не могло: Женя стреляла в Шаповалова и была арестована. Емельян понял, что ее ждет. Гестапо сразу, конечно, обнаружило исчезновение группы Шустрикова и связало с этим фактом убийство своего агента. Женя в гестапо, не в полиции, а непременно в гестапо. Узники гестапо содержатся не в городской тюрьме, а в темном подвале старого купеческого особняка, в котором размещается гестапо…

Мысль Емельяна работала быстро, настойчиво и решительно. Разгромить гестапо и вызволить Женю. Вызволить во что бы то ни стало, немедленно. Смогли ж они разгромить штаб корпуса. Почему бы не разгромить гестапо? Он находился в состоянии того крайнего возбуждения, когда все кажется нипочем, море по колено, океан по пояс. Здравый смысл, разумный расчет, логика - все уходит на задний план. Он уже решил, что не позже как завтра отряд Булыги проникнет в город, нападет на гестапо и освободит Женю. Всей операцией, конечно, будет руководить он, Емельян Глебов. У него даже не было никаких сомнений насчет того, что Егоров одобрит такое решение. А если потребуется, то и всей бригадой можно двинуть на город.

Конечно, с точки зрения здравого ума его идея была мальчишеской и, по меньшей мере, нелепой. Но он без тени неловкости или смущения пошел с ней к Егорову. Захар Семенович сразу понял необычное состояние Глебова, выслушал его очень терпеливо и спокойно. Раньше он не догадывался об отношениях Глебова и Титовой, а теперь, внимательно слушая Емельяна, изучая его, он все понял. Сказал своим негромким ровным голосом так, чтобы не обидеть Глебова:

- Очень жаль девушку. Опрометчиво поступила. - Он вздохнул, и вздох получился естественным, вырвался сам так неожиданно, что Егоров не смог его скрыть, как он обычно делал. - Тебе надо успокоиться. Быть может, все обойдется. Надо связаться с одной из подпольных групп и поручить ей предпринять все возможное для освобождения Жени Титовой.

- Как? - недоуменно воскликнул Глебов. - А мы? Мы будем сидеть сложа руки?

- Мы не можем, - ответил с прежним спокойствием Егоров. Лицо его было строгим, а в глазах теплилась печаль. - Если бы было возможным то, что ты предлагаешь, мы давно бы освободили тюрьмы, в которых сотни наших людей ожидают смертной казни. Но, к сожалению, пока что сил у нас недостаточно. В городе стоит крупный гарнизон. Ты это знаешь. Открытый бой обречен на провал. Ради спасения жизни одного человека мы не вправе жертвовать жизнью десятков, а может, и сотни людей.

- А как же штаб корпуса?! - воскликнул Глебов. Он еще надеялся убедить Егорова, и отчаяние еще не придавило его, не лишало надежды. Ему казалось, что комбриг просто недопонимает.

- Там другое дело, - ответил Егоров и вновь посоветовал Емельяну успокоиться.

Успокоиться?.. Как можно успокоиться, когда там, в застенках гестапо, пытают, мучают, истязают Же-е-ню! Нет, он черствый, он слишком осторожный и равнодушный, этот Егоров. С ним нечего говорить, бесполезно: все равно не поймет, и ничем, никакими словами, просьбами и доводами не проймешь его толстокожее сердце… А давно ли стало оно толстокожим? Емельян считал Егорова чутким и отзывчивым. Так в чем же дело? Ошибался, выходит, в нем, а теперь понял? Люди познаются в беде.