Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

- А может, Поповин не разобрался, убит Матвеев или ранен? В суматохе боя всякое случается.

- Нет, товарищ лейтенант, - твердо возразил Федин и выпрямился. Глебов продолжал сидеть на лавочке. - Матвеев просил его: помоги, говорит, мне, Фима,. А он ему посоветовал: в кусты, говорит, ползи, винтовку брось и в плен сдавайся. Жив останешься. Матвеев плакал, когда об этом рассказывал. От обиды и злости плакал… что не мог задушить Иуду. Иначе его и не назовешь - подлинный Иуда. А помните, какой на заставе был? Ласковый такой, подлиза. Анекдотики рассказывал, идиотика из себя корчил. Иуда. Его бы в лагерь военнопленных: узнал бы, продажная тварь, что это такое.

- Ну а Матвеев? Что с ним потом?

- Убили, - глухо ответил Федин. - А скажите, что сделают с этим жирным фашистом?

- Решим, - неопределенно ответил Глебов. Он еще сам не знал, как быть с пленным гитлеровцем.

- А чего решать? Вешать надо. На осине. Когда шли через болото, я видал там голую сухую осину. На ней и повесить. За Матвеева, за смерть и муки наших товарищей!.. За все, что они натворили на нашей земле. Разрешите мне. Я своими руками повешу его. Для начала. А потом - в бой. Я буду их душить, стрелять, истреблять! Я себе слово дал: истребить сотню фашистов… - Он дрожал как в лихорадке, глаза округлились и сверкали холодным блеском. - - Вы представить не можете, что они с нами делали в плену!

- Представляю, - сказал Глебов.

- Нет, нет. Представить невозможно. Это надо пережить.

- А ты пойди и расскажи партизанам про плен. Пусть знают.

- Я не смогу рассказать. Мне трудно…

- Это нужно, - настаивал Глебов.

Федин пошел.

Сообщение Федина о Поповине поразило Глебова ненадолго: вытеснилось другими думами и заботами. Выстрел Булыги и прерванный полет за линию фронта спутал все их планы, нужно было принимать новое решение, определиться. Что же дальше? Вопрос этот не терпел промедления. На него нельзя было отвечать неопределенным "поживем - увидим". Завтра на рассвете Братишка и Ефремов уйдут на восток, на боевое задание - трудное и ответственное. Емельяну не хотелось расставаться с Ефремовым, но Братишка сам попросил дать ему в помощь Василия, и Глебов согласился без звука. В присутствии Егорова, когда решался вопрос, кого послать с документами за линию фронта, Братишка сказал, глядя на Глебова и Титова:

- А вы, значит, остаетесь здесь, в отряде?

- Да, Максим, мы остаемся в тылу врага, - ответил тогда Глебов, нарочито избежав слова "в отряде". Он еще не знает, останется ли он в отряде Егорова или создаст свой отряд, - не было времени подумать, посоветоваться с Иваном. Слишком стремительно развивались события.

Единственно, чем он успел поделиться с Титовым - своим неумолимым желанием наведаться к матери. Оказалось, что отсюда до их родной деревни Микитовичи всего-навсего каких-нибудь полтораста километров. Выяснилось, что и Титов думал об этом же. Для мирного времени такое расстояние - сущий пустяк: несколько часов езды хоть поездом, хоть на попутной машине. Теперь же и думать было нечего о каком бы то ни было транспорте, одна надежда - собственные ноги. Да и идти-то придется по земле, оккупированной врагом, прятаться от постороннего глаза, минуя крупные населенные пункты и шоссейные магистрали. А может, снова воспользоваться мундиром гитлеровцев? Тем более что он владеет немецким языком. А если пойдет Титов - что ж, он может изображать контуженного, потерявшего дар речи.

Мысль прежде всего побывать в родной деревне, навестить мать, которую он не видел уже четыре года, зрела в нем неотвратимо. Даже если Титов не пойдет - он пойдет один. Титову что - он был в Микитовичах недавно. А Глебову как же не воспользоваться таким случаем? Кто знает, что может случиться. Война. И жива ли мать, что найдет он дома? Может, одно пепелище.

Егоров не спрашивал их, что намерены дальше делать, не предлагал остаться в отряде, хотя и намекал на это: вот, мол, как не хватает военных специалистов. Но это потом, после - гнал от себя все другие мысли Емельян. А к матери надо безотлагательно, завтра же. Только как быть с пленным майором? Этот вопрос пришлось решать сразу, как только кончился общий сбор отряда. Видно, и для Егорова это был непростой вопрос, потому что пригласил он на совет кроме начальника штаба отряда и командиров взводов.

- Что будем делать с гитлеровцем? - спросил он, глядя на лейтенантов. Пауза была долгая, напряженная, затруднительная. - Ну что ж, товарищи, давайте решать сообща.

Братишка смотрел в сторону, будто его это не касалось. Он уже получил задание и не хотел ни о чем другом думать. Глебов медлил, не решаясь сделать окончательный выбор. Титов сказал:

- Тут может быть два решения: либо - либо. Или расстрелять, или отпустить на все четыре стороны.

- Отпустить нельзя, - запротестовал быстро Булыга. - Приведет сюда эсэсовцев, дорогу укажет.

- Глаза можно завязать, отвести километров за десять, закружить, чтоб не запомнил, где север, где юг, - подсказал Елисей Законников.

- Ради чего это с ним надо возиться? - опять горячо вставил Булыга. - Кто он такой? Заклятый враг, фашист. Вот он кто. И должен получить свое… что положено.

- А что ему положено? - делая резкое ударение на "что", спросил Егоров.

- Пуля, - отрубил Булыга и поправил кепку.

- Надо все взвесить, - будто размышляя вслух, снова заговорил Егоров. - В наших руках судьба человека.

- Че-ло-ве-ка?! - растягивая слово, переспросил Глебов, вставая. Глаза его сверкнули злым блеском, лицо вспыхнуло- - Ну нет, товарищи!.. Это не человек. Это зверь. Вы видели, что они делают с нашими людьми?.. Видели?..

- Да ведь, кроме того, он вроде бы как военнопленный, - не повышая голоса, перебил Егоров.

- Да, именно, - резко бросил Глебов. - Спросите пограничника Федина, что они делают с нашими военнопленными.

И тогда загудели все:

- Правильно, к стенке!..

- Повесить гадину!

- Никакой пощады детоубийцам!

Егоров слушал спокойно, не перебивая. Потом неторопливо встал, и все утихли.

- Старший лейтенант прав, - Егоров смотрел на Титова. - Решение может быть двоякое - расстрелять или отпустить. Ставлю на голосование: кто за то, чтобы майора фашистской гитлеровской армии Мартина Зухе отпустить, прошу поднять руки.

Елисей Законников и еще один командир взвода подняли руки.

- Два, - вслух подсчитал Егоров. - Кто за то, чтобы майора Мартина Зухе расстрелять?.. Большинство.

Гитлеровца расстреляли вечером. А на рассвете из партизанского лагеря ушли пятеро: Братишка и Ефремов - на восток, Титов, Глебов и Федин - на юг, в деревню Микитовичи. Их провожали Егоров с Законниковым и Надя Посадова. С Братишкой Надя отправила записку родным. Всей группой они дошли до "зоны относительной непроходимости" - так по-книжному называли партизаны обыкновенные болота. Остановились на опушке - здесь кончался густой осинник и начиналась полоса непролазных зарослей лозняка, а за нею - болото. Отсюда на восток и на юг расходились две малозаметные тропки. По одной из них вчера Глебов и его товарищи в сопровождении партизан шли в лагерь отряда.