Савелий Леонов - Молодость

— Я должен попрощаться с вами, друзья, — сказал Пригожий, остановившись против Николки. — Меня требуют обратно к месту формирований… Жаль! Повоевали бы вместе… Впрочем, вам пока на фронт не придется попасть. Вы вольетесь в заградительный отряд по борьбе с дезертирством.

Ряды заколыхались, бойцы обменивались между собой замечаниями. Одни были довольны, что не сразу идут в огонь; к таким принадлежал и Касьянов. Другие, напротив, рвались скорее сразиться с врагом — эти встретили сообщение без всякого энтузиазма. Бачурин досадливо сплюнул под ноги, а Николка прямо ахнул.

«Ну, я уйду к братке — вот и все!» — твердо решил парнишка, не собираясь больше ни одного дня задерживаться в тылу.

Тем временем Пригожий закончил свою речь и подошел к Николке.

— И тебе, тезка, не повезло, — сказал он, грустно улыбаясь. — Полк, в котором Жердев служит комиссаром, вчера отправился на позицию.

— Куда? — едва слышно шевельнулись губы мальчугана.

— Этого и мне в штабе не сказали. Да ты не журись! Командиром отряда назначен хороший человек. Он, кстати, знает твоего брата… где-то встречались… Поможет в трудную минуту!

Николка почти не слышал, что говорил ему Пригожин, до того велико было горе! Ведь полчаса тому назад он считал себя счастливейшим среди бойцов, а теперь? Он даже не спросил, зачислен ли на довольствие.

Скоро из штаба пришли еще военные. Стали в кружок, читая переданный им список личного состава роты. Николка не смотрел в их сторону, занятый своими печальными мыслями.

— А где же парнишка? — неожиданно услышал он знакомый голос.

И тотчас отличил среди военных, рядом со стройной фигурой Пригожина, смуглолицего, худощавого Терехова. Одетый в новый зеленоватый костюм, с наганом в желтой кобуре, Терехов быстро кидал взгляды на список и на роту и на ее левый фланг, где стоял Николка.

Рейд Мамонтова по тылам Республики грозил серьезными последствиями. Фронтовых резервов на Юге почти не было, и командованию Красной Армии пришлось снимать части с позиций для борьбы с прорвавшимся корпусом. Одновременно из центральных городов навстречу белым были брошены наскоро сформированные коммунистические отряды.

Заградительный отряд Терехова получил приказ выехать на станцию Горшечная. Ночью погрузились в эшелон. Пулеметы установили в дверях, зарядив ленты. Бойцы сидели на нарах, с винтовками в руках, тревожно всматриваясь в тихую августовскую темноту. В последнем вагоне всхрапывали, жуя сено, походные кони.

— Замысел Мамонтова довольно ясен, — говорил Терехов, завертывая в газетную бумагу махорку и поглядывая на плохо различимые во мраке ночи лица пулеметчиков. — Наделать тарараму, панику поднять… А в мутной воде, известно, рыба лучше ловится! Только плохие из генералов получались рыболовы… Вряд ли и Мамонтову повезет на данном поприще!

— Говорят, у него казаки, — заметил Бачурин, пальцы которого по привычке трогали лады лежавшей на коленях гармошки.

— Казаков мы видали! — Терехов скосил на гармониста цыганские глаза так, что белки сверкнули, будто фарфоровые. — Под Царицыном они ходили на нас лава за лавой… Визжат, клинками по воздуху чешут, а мы сидим. Ждем, подпускаем ближе. Если, видишь ты, пальнуть в них издалека, то никакого толку. Успеют попрятаться в балках. Ну вот мы и поджидаем. Конечно, у другого парня при виде эдакой летящей лавы душа в пятки уйдет. Но большинство лежит себе — ничего! Останется шагов сто до передних — тут и пойдет молотьба! Залпом… залпом… гранатами… А пулеметчики-то заливаются!

— Отбивались? — весь обратившись в слух, прошептал Николка.

— Начисто! Конину потом собаки растаскивают, седел вороха… Сплошные похоронки! Мчалась лава — получилась худая слава…

Бойцы засмеялись и снова стали серьезны. Терехов умел поддержать дух бодрости у товарищей. За это к нему льнули необстрелянные парни, а старые солдаты, вроде Касьянова, может быть, и не всегда верили, но молчали.

Николка был неотлучно с командиром. Числился в пулеметной команде, однако обязанности подносчика патронов не обременяли пока мальчугана. В сущности его приписали туда сверх комплекта — лишь бы оставить в отряде.

Терехов расспрашивал Николку об уезде, о Жердевке, о знакомых людях. Сочувствовал давнему дружку Гранкину, лишенному возможности с оружием в руках пойти на белых, жалел Настю: трудно ей одной с четырьмя детьми! Он тоже хотел перескочить к Степану в полк, когда встретил его в Старом Осколе, да вот послали на другое дело… Что же? Война!

Николка придвигался ближе. Разговор с Тереховым утешил немного, отвлек от собственного горя.

Отряд летел в душных теплушках, с грохотом разрезая темноту ночи, и Николка понимал из разговоров, что началась и для него военная страда.

На заре подъехали к станции, за которой уже были замечены разъезды Мамонтова. Здесь паровоз отцепили, он зашел с хвоста и начал медленно подавать эшелон вперед.

— Почему так? Белые, что ли, близко? — спрашивали красноармейцы.

Терехов блеснул глазами, усмехнулся.

— Значит, линия фронта. Ясно? Сунется паровоз передом, а из-за куста грохнет пушка, и — ваших нет! Весь эшелон погубить можно.

— У него тут три бронепоезда, — заговорил Бачурин, успевший на Горшечной раздобыть некоторые новости. — Катают по линии, устраивают разные ловушки. Один наш состав таким-то манером, задом наперед, подгоняли к фронту. Вдруг, на закруглении это было, толкнулись вагоны, уперлись! А во что — машинисту не видно. Потом заметил дымок над кустиками, да поздно… Бронепоезд, значит, прицепил состав и тянет к себе, паровоз — к себе… Красноармейцы кувырком из теплушек в обнимку с пулеметами, приткнулись кое-как по кюветам…

Терехов махнул рукой.

— Беллетристику оставь при себе, товарищ. Скажи, эшелон разорвали?

— Поделили, сказывают, надвое.

— Ну, иначе быть не могло! А раз мы ближе к паровозу, то не стоит беспокоиться — к своим попадем!

На лицах бойцов появились улыбки. Так ловко повернул Терехов конец бачуринского рассказа.

Выгрузились. Паровоз дал свисток и понесся назад, к станционной платформе, где заканчивалась выгрузка лошадей и повозок из отцепленных вагонов. Тотчас вдалеке ахнуло, над отрядом с треском взметнулся белый дымок шрапнели.

— За мной! Бегом! — скомандовал Терехов, уводя строившуюся на ходу колонну от железной дороги в ближайшую лощину.

Шрапнель визжала и прыгала по пашне крупным свинцовым горохом. Небо стало рябое, в землю хлюпали то здесь, то там тяжелые стаканы. Очевидно, казаки не сразу обнаружили прибытие отряда и теперь нащупывали его с остервенелой, поспешностью.

— Ничего. Пускай постреляют, — и Терехов шагал не оглядываясь.