Савелий Леонов - Молодость

— Вот тебе… собака!

После того как Тимофей и Настя побывали у Крутых Обрывов, партизаны вели непрерывное наблюдение за мостом. Утром и вечером, пользуясь темнотой, сменялись посты в каменистых расщелинах. Одетые в маскировочные халаты, лесные люди следили за служебным распорядком охраны, засекая места часовых, уточняя время проходящих поездов.

Охраняли мост восемь белогвардейцев под командой унтер-офицера. Когда Настя вернулась из города, возбужденная успехом разведки, Тимофей сообщил ей, что партизаны заметили необычное в поведении солдат. Постоянно пиликавшая в землянке гармошка умолкла. Унтер-офицер, бритый и подтянутый, строго покрикивал на подчиненных. У противоположных концов моста застыли часовые, будто на смотру, с винтовками и патронташами.

«Значит, Аринка не обманула… Деникина ждут», — решила Настя.

Она распорядилась поднять лагерь по тревоге, и через полчаса отряд уже находился в пути. Партизаны шли извилистыми оврагами, тщательно скрываясь от постороннего глаза. А в город неслась подвода с закутанной в тулуп Матреной, чтобы срочно перебросить оружие Красова прямо на Крутые Обрывы.

Вечером Красов нашел отряд Насти в дубовом перелеске около железной дороги. С ним была группа деповских рабочих. У Матрены на возу лежало пятьдесят новеньких винтовок и семь тысяч патронов. — В городе, особенно на вокзале, спешно готовятся к встрече высоких гостей, — рассказывал Красов. — Вывесили портреты Деникина и трехцветные царские флаги. Контрразведка производит дополнительные аресты среди населения. — Время начинать, — решила Настя.

Она распределила силы. Снять часового на северной стороне моста поручалось Федору Огрехову. Другого взялся обезвредить машинист Красов. Насте же предстояло с двумя отделениями бойцов атаковать землянку, где находились остальные солдаты.

— Товарищи, — в последний раз предупредила она. — Действовать скрытно и тихо! Стрелять в крайней необходимости! Всем ясно?

Роман Сидоров, придерживая под мышкой винтовку, спросил:

— Живыми брать или…

— Там дело покажет, — Настя вынула из кобуры и осмотрела наган. — Хорошо бы унтера живым… Расспросить надо.

Партизаны осторожно поползли среди камней. За ними двигались рабочие с гаечными, ключами и кувалдами. Оставленные в резерве старики помогали Гранкину тащить пулемет и запасные ленты,

— Эх, жалко — шуметь нельзя… Снять часовых можно в два счета, — шептал Гранкин, устанавливая трофейный «льюис» на удобной высотке и прицеливаясь в смутные силуэты врагов.

— Подожди, — Тимофей прислушивался к шумам ветра, не спуская глаз с железнодорожного полотна. — Терпежу твоего нету… Еще упаришься!

Настя спустилась к замерзшему ручью и остановила цепочку бойцов. Этот отрезок пути до моста был наиболее тяжелым; он и сейчас, в седой наволочи зимнего вечера, просматривался часовыми. Настя видела из-за выступа обледенелой скалы черные фермы, в переплетах которых роился загадочный гул, и ей казалось, что со станции мчится поезд, что скоро паровоз блеснет волчьими глазами, не дав свершить задуманного. Живя в лесу, вынашивая идею помощи страдающему народу, армии, любимому Степану, она отрешилась от всего личного ради намеченной цели. И теперь, когда цель уже была рядом, малейшая помеха казалась чудовищной катастрофой.

Настя услышала короткую возню наверху… Донесся глухой удар и слабый стон. Она вздрогнула и подняла голову — часовые исчезли. Тогда, перегоняя друг друга, партизаны без команды кинулись к солдатской землянке.

Низкая, по-зимнему тяжелая и скрипучая дверь внезапно открылась, и на пороге показался встревоженный унтер в длинной шинели с белыми лычками на темных погонах. При виде бежавших к нему людей он схватился за кобуру револьвера.

— Руки вверх! — крикнула Настя,

Унтер попятился от ее нагана, хотел что-то сказать и не мог. Только трясся, пока его обезоруживали. Партизаны заскочили в землянку и, управившись с остальными белогвардейцами, вынесли оттуда винтовки, патроны и гранаты.

Тем временем на мосту появились рабочие, долетел металлический стук гаечных ключей и кувалд, звон вынимаемых болтов. Началась основная операция железнодорожников.

— Как же это… а генеральский поезд? — завопил унтер, совершенно теряя рассудок в нагрянувшей беде.

— Генеральский? — живо спросила Настя. — Что ты о нем знаешь, говори!

Унтер обмяк. Все рухнуло в одну минуту: и гордость кулацкой души — доброволия, и богатый родительский дом на Хопре, и обещанная за верную службу награда. До сих пор считал он себя счастливцем, не слыша пения фронтовых пуль, помышляя лишь о самогоне и девчатах… А тут разом смахнуло голову с плеч!

— Наша Фекла взяла и размокла, — нетерпеливый Чайник поднес к груди унтера артиллерийский тесак. — Я вижу, тебе умереть не хочется! Мне вот и родиться не хотелось, да неволя заставила… Долго еще ждать-то?

Косясь на отточенное лезвие клинка, унтер обрел дар речи:

— Получено строжайшее предупреждение… усилить охрану моста, быть начеку… На станции говорили: должен проследовать сам верховный главнокомандующий…

— Нужное слово — половина дела, — удовлетворенно кивнул Чайник, — а это завсегда лучше, парень, чем ничего.

С крутой насыпи спустился Красов, препровождая связанного часового. Дядя Кондрат доложил Насте, что второй часовой, оказавший сопротивление Федору Огрехову, убит,

— Раздать захваченное оружие товарищам, которые в нем нуждаются, — приказала Настя. — Пленных запереть в землянку и выставить охрану!

Красов предложил в качестве дополнительной меры втащить на мост каменную плиту и поставить у парапета. К верхней части плиты привязали веревку, пропустив свободный конец ее между шпалами к основанию быка. В момент приближения поезда люди должны были натянуть веревку и свалить камень на рельсы.

В порывистых наскоках ветра, перебирающего заунывные струны телеграфных проводов, почудился свисток паровоза. Шмыгнули партизаны в расщелины, насторожились. Однако прошел час, другой — и все так же шумела ночная непогода. Темнота заполняла Крутые Обрывы, текла и плескалась в широкой степи. Кружила мокрая пороша. Люди мерзли, напрягая зрение и слух, боясь упустить решающую минуту.

«Небось и Степан лежит сейчас в окопе — ждет врага», — думала Настя, застыв на снежном откосе.

Она зажмурилась, чтобы лучше представить себе мужа, и снова открыла глаза, подавшись вперед: кромешная темнота сверкнула дальними огнями. Вот огни пропали и вспыхнули ближе. Донеслись звучные, как одышка, выхлопы локомотива.

Ярко осветились предмостные столбы, выступили из мрака постовая будка, парапеты… Веселый, играющий классными вагонами поезд летел мимо Насти. Она увидела каменную плиту, которая стояла неподвижно. Затем плита будто нехотя накренилась и рухнула вниз… И тотчас мерный перебор колес сменился грохотом крушения, скрежетом и треском. Все померкло и забугрилось на мосту.