Савелий Леонов - Молодость

И сейчас, приняв новую маршевую роту, Пригожий уже не видел перед собой лучшей перспективы. С затаенным бешенством смотрел он в спину удалявшегося начальника и ожесточенно тер перчаткой замерзшее ухо.

А Лауриц продолжал шагать — руки в карманах полушубка, — пока не скрылся в главном подъезде. Он поднялся в кабинет, разделся и сел за стол, собираясь заняться делами пехотных курсов, которые помещались в этом здании.

— К вам, товарищ начальник, какой-то гражданский, — высунулась из-за двери прилизанная голова писаря.

— Гражданскими делами не ведаем. — Лауриц даже не пошевелился. — У нас воинская часть. Ясно?

— Так точно, товарищ начальник. Но, знаете, это такой гражданский — с горлом! Видать, из заводских!

— Что ему надо?

— Имеет к вам бумагу с резолюцией губкомиссара.

— Принеси.

Писарь исчез и появился, держа четвертушку серой оберточной бумаги в обеих руках, точно она весила целый пуд. Положил перед начальником на стол. Лауриц долго читал сначала текст заявления, написанного малограмотным, но твердым почерком, потом резолюцию. Задумался, кусая золотыми зубами карандаш. Взял бумагу двумя пальцами за уголок, помахал в воздухе и кинул на другой конец стола.

— Пусть идет домой. Нет у нас оружия для этих гражданских товарищей.

— Слушаю.

В следующую минуту за дверью раздались голоса: один писклявый, другой — громкий, дрожащий от негодования, ему вторила мерная поступь кованых сапог. Дверь открылась, в кабинет смело вошел мужчина в черной кожаной куртке, с энергичным лицом и уверенными движениями. Он не остановился у порога, как делали все посетители, а подошел прямо к столу и, отыскав там глазами свою бумагу, стукнул по ней большой, сильной ладонью:

— Я командир рабочего коммунистического отряда. По распоряжению губвоенкома…

— Знаю, товарищ Медведев, читал. Губвоенком не в курсе, так сказать, данного вопроса. Оружия у нас не хватает для воинских частей, — сурово прорычал Лауриц.

Медведев с удивлением оглянул его, усмехнулся своими быстрыми серыми глазами.

— Нам это оружие, товарищ Лауриц, тоже не для охоты на фазанов.

Они смотрели друг на друга, холодные, откровенно враждебные. Каждый чувствовал собственную силу и право, готовясь к решительной схватке.

— Мы создаем армию, а не отряды! — И Лауриц встал, чтобы придать себе более грозный вид, округляя глаза и повышая с каждым словом рыдающий голос. — Я отвечаю за формирование по всей строгости революционных законов! Заявляю вам официально: никаких винтовок, тем паче пулеметов и гранат, — не получите!

Медведев почесал нос, будто собираясь чихнуть, потянулся к телефону.

— Получим. Нам уже приходилось иметь дело с разными саботажниками.

— Куда вы хотите звонить? — насторожился Лауриц.

— Губвоенкому.

— Зачем же снова беспокоить ответственного товарища? — у Лаурица дрогнули мясистые щеки. Он схватил бумагу и, дробя стержень карандаша, написал распоряжение о выдаче оружия. Подавая ее Медведеву, неожиданно улыбнулся:

— Где же вы собираетесь воевать, мой милый? Спрятав распоряжение в боковой карман куртки, Медведев пошел к выходу. У двери оглянулся:

— Не знаю, где вы, а рабочие-коммунисты будут стоять за родную землю.

И дверь захлопнулась.

«Кажется, с этим типом я был слишком деликатен, — думал, нервно шагая по кабинету, Лауриц. — Почему не выгнал?»

В невольном замешательстве своем он даже не заметил, как в дверь без стука и официального доклада проскользнул другой посетитель. Это был доктор Цветаев, узкоплечий, смуглолицый, с мягкой торопливой поступью. Внешний облик его говорил о постоянной занятости, срочных вызовах, беготне. Легкое бобриковое пальтишко застегнуто на одну пуговицу, растоптанные галоши оставляют всюду мокрые следы, из-под прямого козырька фуражки-керенки свисает черная, отливающая синевой, прядь волос.

— А Никола-чудотворец, знай себе, подмораживает, — сказал Цветаев, с загадочной улыбкой пожимая руку Лаурица. — Я сейчас половину дороги ехал на извозчике, половину бежал пешком. На Волховской видел у прохожих побелевшие носы. Честное слово. Зато у вас, Игорь Августович, цветущий вид..

— Садитесь. Что нового? — Лауриц продолжал шагать, изредка кидал взгляд на доктора, читая на его смуглом лице неясное беспокойство.

— Гость у меня.

— Откуда?

— От Гагарина. Вот записка на ваше имя. Собственно, я уже устроил человека и оказал необходимую помощь.

Лауриц, ознакомившись с содержанием записки, сжег ее.

— Ну, а что вас, доктор, волнует?

Цветаев вдруг упрятал блуждающую по лицу улыбку и перегнулся через стол.

— Четверть часа назад получена телеграмма: Гагарин арестован!

У Лаурица отвисла нижняя челюсть, точно он хотел и не мог вымолвить какое-то слово.

— Позовите Енушкевича, — прошипел он сдавленным голосом.

— Боюсь, Игорь Августович, что возможности юриста сейчас весьма ограничены. Он уже и так навлек на себя подозрение, затягивая решение трибунала по делу Клепикова.

— Не теряйте времени, доктор! Енушкевича сюда!

Степан ходил с Настей по усадьбе, показывал уцелевшие постройки и скот, ободряюще говорил:

— Видишь, тут все на месте. Фундамент для нашей жизни, если разобраться, довольно прочный. А больше нам ничего и не надо.

Он вдохновлялся перспективой новой, еще неведомой, но, несомненно, замечательной жизни. В голосе его звучали упрямые нотки, точно он боялся каких-либо колебаний или сомнений со стороны Насти. Однако опасения были напрасны. Время, проведенное у стариков Жердевых, еще раз убедило Настю в шаткости и неустроенности жизни. Как и Степан, она хотела поскорее осесть на землю, чтобы иметь свой кусок хлеба, свою заработанную копейку.

Солнце изредка роняло сквозь мутную пелену летящего снега серебряные иглы остывших лучей. Лед на пруду стрелял, растрескиваясь от одного берега до другого.

— Степа, — сказала Настя, кутаясь в пуховый платок, и с беспокойством посмотрела на мужа, — как же мы… в разных местах будем жить? Ты уедешь в город, а я…

И раньше, думая об этом, она переживала смутное опасение, но сейчас разлука, хотя и временная, казалась невозможной. Больно сжималось ее сердце, надорванное ночным страхом за жизнь Степана, за их несчастную любовь.

— Я уже говорил тебе, что это до весны, — отозвался Степан, хорошо понимая, какие мысли тревожат Настю.

Возвращаясь из обхода, они увидели возле дома игреневую кобылу, запряженную в розвальни. Рядом стоял, улыбаясь, кириковский Осип в дубленой шубе и бараньем треухе, надетом набекрень, с развевавшимся по ветру рыжим чубом.

— А мы к вам в гости, — крикнул издали Осип, — с дядей Кондратом! Решили навестить по случаю удачной охоты. Где ж он, воскресший из мертвых? Показывай, Степан!