Савелий Леонов - Молодость

Гранкин вдруг хихикнул.

— Ой, Степан… хоть бы ты-то не поддавался этой глупости! «Ложись, ложись»… — Он снова залился тихим смешком. — Ежели меня штыками не угомонили, так разве слово подействует?

И, усевшись за стол, начал жадно поедать все, что успела Настя приготовить.

Вечером в окнах бывшего гагаринского дома зажглись огни. Всюду слышались голоса, оживление. По комнатам бегали дети, играя с пушистым и косолапым, как медвежонок, бурым щенком, принесенным откуда-то Николкой.

Взрослые сидели в зале. За столом разместился президиум первого собрания коммунаров — Осип, Настя и дядя Кондрат. Склонившись над листом бумаги, Степан набрасывал тезисы предстоящего доклада. Он уже поднялся, чтобы начать его, когда за дверью шаркнули шаги и раздался легкий стук.

— Постой, — сказал Кондрат, прислушиваясь, — кого-то еще бог несет.

И действительно, дверь раскрылась, на пороге остановился, жмурясь от света, пастух Лукьян.

— Вечер добрый! Не помешал честной компании? — Лукьян поклонился и отряхнул с усов и бороды остатки инея.

— Просим, просим, — ответили собравшиеся. — Садись, гостем будешь!

— А может, я гостем-то не хочу? Сказывают, время пришло хозяином быть!

Степан посмотрел на обиженное лицо старика, спохватился:

— Прости, Лукьян Кузьмич. Не сразу догадались.

— Ишь, какие недогадливые! — сказал пастух, снимая зипун. — Думаете, я на всю жизнь нанялся под жердевское стадо?

Он уселся на мягкий диван, согревая дыханием озябшие руки, и приготовился слушать Степана.

— Товарищи, — начал Степан, и все увидели, что он волнуется больше обыкновенного. — Сегодня мы еще раз убедились, как враги народа цепляются за нашу трудовую землю. Теперь уже ясно: Витковский пристроен сюда самим Гагариным, а Клепиков придал ему «законную» силу.

Гранкин даже привстал на свои обрубки.

— За гриву не удержались, так на хвосте не усидят! — крикнул он насмешливо.

Степан продолжал:

— В такое время надо строить новую жизнь не вразнобой, а сообща. Наша сила — в единении. Непобедимость наша — в согласии и дружбе.

Степан взял со стола листки, густо заполненные строчками. Смелое лицо его озарилось.

— Многие из нас считали всегда подушный раздел земли высшим благом хлебороба. Но к чему, товарищи, ведет эта мера? К распылению деревни, к росту кулака. А вот послушайте, что говорит вождь пролетарской революции Ленин:

«Дележка хороша была только для начала. Она должна была показать, что земля отходит от помещиков, что она переходит к крестьянам. Но этого недостаточно. Выход только в общественной обработке земли».

Люди слушали, не спуская глаз с Жердева. Они поняли, что Степан вынашивал идею организации коммуны, вдохновленный мудрыми словами Ильича. Ленин думал о простом человеке, о его счастливом будущем. Не шелохнувшись, вникали они в каждое слово вождя. Читал Степан свободно, не торопясь. Делал паузы, чтобы люди глубже и прочнее усвоили ленинскую мысль. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь голосом докладчика. Чай давно остыл в недопитых стаканах. Самокрутки потухли.

На окнах таяли снежинки, стекая капельками вниз и отражая в себе холодное мерцание звезд. Во дворе пропел петух — бодрый вестник житейского благополучия. Степан читал:

«Советская власть решила отпустить в особый фонд 1 миллиард рублей для поднятия сельского хозяйства. Всем существующим и вновь создающимся коммунам будет оказываться денежная и техническая помощь». Собрание оживилось. Кто-то радостно хлопнул в ладоши, другие подхватили. Всем захотелось говорить.

Люди вставали, двигались. Перебивая друг друга, засыпали вопросами Степана. Где, когда, перед кем выступал Владимир Ильич с этой речью? Оказывается, Ленин говорил о коммуне совсем недавно с делегатами комитетов бедноты Московской области. Еще болели его раны, а он уже звал народ к новым победам.

— Аи да Степан, Тимофеевич, уважил! — заговорил дядя Кондрат. — Думалось мне, что ты дело затеваешь на «ура». Испробуем, дескать, иную житуху, может, посчастливится. Аи повернулось вона как! То есть по государственной линии наша коммуна идет! Сколько, слышь, денег-то отпущено?

— Миллиард! — подсказал старик Лукьян.

— Во! Миллиард! — Он решительно трепанул шапкой о стол. Утих. Двумя руками пригладил волосы, остриженные под горшок. Сказал: — Правильная нам дорога указана. Веди, Степан Тимофеевич, согласны!

На этом собрании Настю избрали председателем коммуны, а коммуну назвали «Заря».

Аринка слыла забиякой. Озорные песни ее взвивались по вечерам над Жердевкой, будоража парней и вызывая зависть у девчат: Говорили, что она окончательно «засушила» Ваську, старшего сына Алехи Нетудыхаты: черный, приземистый силач ходил за нею всюду, словно телок.

Однако никакого удовлетворения теперь от гулянок Аринка не испытывала. Она по-прежнему думала о Степане и Насте, о непостижимой их любви.

Ночами Аринка металась на постели, не зная покоя и облегчающего сердце сна. Частенько Афанасий Емельяныч слышал за стеной надрывные девичьи стоны.

Аринка в неистовстве клялась:

— Изведу их с Настькой, вот отвались мой язык! Ходила она в Феколкин овраг, где впервые зажглась ее безутешная страсть. Стоя по колено в снегу, вспоминала зеленые тропки и росистые межи, серебряный перезвон ручья и громкий стук перепелиного зареванья. Там, в благоухающих просторах лета, затерялось короткое Аринкино счастье, которого уже не вернешь.

День приезда Степана со своей семьей в Жердевку был для дочери Бритяка днем жестокой зависти и обиды.

А когда Вася Пятиалтынный позвал к Ефиму, спрятанному в омшанике, она пришла и сказала:

— Вижу, братец, угомонила тебя Настька. Всю любовь, поди, одним махом вышибла.

— Помолчи! — скривился Ефим, чувствуя физическую боль от этой грубой насмешки. — Не за тем кликал…

— Знаю, что не за тем. Только грош тебе цена, если не увезешь отсюда Настьку! Хоть зарежь потом, воля твоя, но увези! Докажи, что ты мужик, а не тля навозная!

Ефим, кусая губы, молча слушал сестру, предлагавшую различные способы разрушения Степановой семьи. Она бралась привести на помощь банду Фили Мясоедова, обещая при этом запалить деревню с четырех сторон. Бралась устроить встречу с Гагариным, которому служила со времени мятежа для связи и разведки.

— Иди к полковнику, он человек сильный! Забыл батину пословицу: «Под большим-то деревом и гриб вольготнее растет»? Действуй, цепляйся за толстый сук, не будь малохольным!

— К полковнику пойду, — согласился Ефим и стал собираться. — Хорошо ему было моей жизнью от пуль отмахиваться, теперь пусть по счету платит.