Даниил Хармс - Избранное

Вот примерно все, что произошло за время Вашего отсутствия.

Как будет что нибудь интересное, напишу обязательно.

Очень соскучились мы без Вас. Я влюбился уже в трех красавиц,

похожих на Вас. Леонид Савельевич написал у себя под кроватью карандашом по обоям: "Тамара А.К.Н." А Олейников назвал своего сына Тамарой. А Александр Иванович всех свих знакомых зовет Та мася. А Валентина Ефремовна написала Барскому письмо и подписа лась "Т" — либо "Твоя" либо "Тамара". Хотите верьте, хотите не верьте, но даже Боба Левин прислал из Симбирска письмо, где пи шет "…ну как живешь, кого видишь?" Явно интересуется, вижу ли я Вас. На днях встретил Данилевича. Он прямо просиял и затрепе тал, но, узнав меня, просто осунулся. Я, говорит*, вас за Тама рочку принял, теперь вижу, обознался. Так и сказал: за Тамароч ку. Я ничего не сказал, только посмотрел ему вслед и тихо про бормотал: сосулька! А он, верно, это расслышал, подошел быстро ко мне, да как хряснет меня по щеке неизвестно чем. Я даже за плакал, очень мне жаль Вас стало.

Не могу больше писать карандашом.

Ваш Даниил Хармс.

17 июля 1931 года.

Надеждинская,11,кв.8. (пишите мне на этот адрес)

????????????????????????????????????????????????????????????????

* — В этот момент тетушка отобрала у меня чернила.

Пишу письмо из царского села. Д.Х.

— 124

* * *

Летят по небу шарики,

летят они, летят,

летят по небу шарики,

блестят и шелестят.

Летят по небу шарики,

а люди машут им,

летят по небу шарики,

а люди машут им.

Летят по небу шарики,

а люди машут шапками,

летят по небу шарики,

а люди машут палками,

летят по небу шарики,

а люди машут булками,

летят по небу шарики,

а люди машут кошками,

летят по небу шарики,

а люди машут стульями,

летят по небу шарики,

а люди машут лампами,

летят по небу шарики,

а люди все стоят,

летят по небу шарики,

блестят и шелестят.

А люди тоже шелестят.

1933 год.

ПАДЕНИЕ ВОД

Стукнул в печке молоток,

рухнул об пол потолок: надо мной открылся ход в бесконечный небосвод.

Погляди: небесных вод льются реки в землю. Вот я подумал: подожди,

это рухнули дожди.

Тухнет печка. Спят дрова.

Мокнут сосны и трава.

На траве стоит петух

Он глядит в небесных мух.

Мухи, снов живые точки,

лают песни на цветочке

Мухи:

Поглядите, мухи в небо,

там сидит богиня Геба.

Поглядите мухи, в море,

там уныние и горе над водой колышут пар.

Гляньте, мухи, в самовар!

Мухи:

В самовар глядим, подруги,

там пары встают упруги,

лезут в чайник. Он летит.

Воду в чашке кипятит.

Вьется в чашке кипяток.

Гляньте, мухи, эпилог!

Мухи:

Это крыши разлетелись,

открывая в небо ход,

это звезды развертелись,

сокращая чисел год.

Это вод небесных реки пали в землю из дыры.

Это звезд небесных греки шлют на землю нам дары.

Это стукнул молоток.

Это рухнул потолок.

Это скрипнул табурет.

Это мухи лают бред.

ВСЕ

24 января 1930 года

Альманах "Поэзия".

Из-во "Молодая гвардия" 1975 год

— 126

Я стал раздумывать о том, почему брату не хватает четырех рублей, но он схватил меня за рукав и сказал:

— Ну так как же: одолжишь ты своему брату немного денег? — И с этими словами он сам расстегнул мне мою ватную шубу, залез ко мне во внутренний карман и достал мой кошелек.

— Вот, — сказал он. — я, брат, возьму у тебя взаймы некоторую сумму, а кошелек, вот смотри, я кладу тебе обратно в пальто. — И он сунул кошелек в наружный карман моей шубы.

Я был, конечно, удивлен, так неожиданно встретив своего бра та. Некоторое время я помолчал, а потом спросил его:

— А где же ты был до сих пор?

— Там. — отвечал мне брат и показал куда-то рукой.

Я задумался: где это "там", но брат подтолкнул меня в бок и сказал:

— Смотри: в магазин начали пускать.

До дверей магазина мы шли вместе, но в магазине я оказался один, без брата. Я на минуту выскочил из очереди и выглянул че рез дверь на улицу. Но брата нигде не было.

Когда я хотел опять занять в очереди свое место, меня туда не пустили и даже постепенно вытолкали на улицу. Я сдерживая гнев на плохие порядки, отправился домой. Дома я обнаружил, что мой брат изъял из моего кошелька все деньги. Тут я страшно рассер дился на брата, и с тех пор мы с ним никогда больше не мирились.

Я жил один и пускал к себе только тех, кто приходил ко мне за советом. Но таких было много, и выходило так, что я ни днем, ни ночью не знал покоя. Иногда я уставал до такой степени, что ло жился на пол и отдыхал. Я лежал на полу до тех пор, пока мне не делалось холодно, тогда я вскакивал и начинал бегать по комнате,

чтобы согреться. Потом я опять садился на скамейку и давал со веты всем нуждающимся.

Они входили ко мне друг за другом, иногда даже не открывая дверей. Мне было весело смотреть на их мучительные лица. Я го ворил с ними, а сам едва сдерживал смех.

Один раз я не выдержал и рассмеялся. Они с ужасом кинулись бежать кто в дверь, кто в окно, а кто и прямо сквозь стену.

Оставшись один, я встал во весь свой могучий рост, открыл рот и сказал:

— Принтимпрам.

Но тут во мне что-то хрустнуло, и с тех пор, можете считать,

что меня больше нет.

(1936?)

(ЛГ № 25 1987 г.)

VII

ДНЕВНИКОВЫЕ ЗАПИСИ, ПИСЬМА И ПРОЧЕЕ…

— 129

ПОДСЛУШАННЫЙ МНОЮ СПОР "ЗОЛОТЫХ СЕРДЕЦ"

О БЕШЕМЕЛИ

Мчался поезд, будто с гор,

в окна воздухи шумели.

Вдруг я слышу разговор,

бурный спор о бешемели.

Ночь. Не видно мне лица,

только слышно мне по звуку:

Золотые всё сердца!

Я готов подать им руку.

Я поднялся, я иду,

я качаюсь по вагону,

если я не упаду,

я найду их, но не трону.

Вдруг исчезла темнота,

в окнах станция мелькнула,

в грудь проникла теснота,

в сердце прыгнула акула.

Заскрипели тормоза,

прекратив колес погони.

Я гляжу во все глаза: я один в пустом вагоне.

Мне не слышно больше слов о какой-то бешемели.

Вдруг опять, как средь лесов,

ветры в окна зашумели.

И вагоны, заскрипев,

понеслись. Потух огонь.

Мчится поезд, будто лев,

убегает от погонь.

18 февраля 1936 года.

Дорогая Лиза,

поздравляю Кирилла с днем его рождения, а также поздравляю его родителей, успешно выполняющих предписанный им натурой план воспитания человеческого отпрыска, до двухлетнего возраста не умеющего ходить, и затем со временем начинающего крушить всё вокруг, и, наконец, в достижении младшего дошкольного возраста,

избивающего по голове украденным из отцовского письменного стола вольтметром свою любящую мать, не успевшую отвернуться от весьма ловко проведенного нападения своего, не совсем еще дозревшего ре бенка, замышляющего уже в своем недозрелом затылке, ухлопав ро-

дителей, направить всё своё преостроумнейшее внимание на убелен ного сединами дедушку, и, тем самым, доказывающего свое по летам развернувшееся умственное развитие, в честь которого сего года