Журнал «Юность» - Юность, 1974-8

Я читал Фейхтвангера.

Я сразу понял, что это жулик, — сказал папа.

— Я тоже почувствовала, что он не педагог, потому что он дедушки не знал, — сказала бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.

— То, что он дедушки не знал, это слава богу. Плохо, что он математики не знает, — возмутилась мама.

— Где вы его нашли? — заинтересовался папа.

— Мне кажется, это ты с ним пришел, — удивилась мама, — и сразу сел в карты играть.

— Тогда почему вы решили, что он учитель? — поднял брови папа.

— Потому что бабушка дала ему деньги за урок, — ехидно объяснила мама.

— Можег быть, ему у нас не понравилось? — спросила бабушка.

— Понравилось, — успокоила ее мама. — Жулики любят, когда им деньги дают.

В этот день верх одержала мама.

Я читал Ибсена, потому что после ухода репетитора Фейхтвангер пропал.

Через два дня первый экзамен, а ты еще за учебники не брался! — кричал папа. — А может быть, он, как дедушка, все помнит! — кричала бабушка, которая свято верила, что дедушка все помнил.

— Не дай бог! — кричала мама, которая хорошо помнила дедушку.

— Учи логарифмы! — надрывался папа. — Сейчас логарифмы спрашивают.

— А раньше логарифмы не спрашивали? — съязвила бабушка.

— Тебя и сейчас не спрашивают, — вдруг сказанула мама. — Это ты его испортила.

— Я из-за тебя весь город на ноги поставил! — что есть силы кричал на меня папа.

— Получишь двойку!! — еще сильнее кричала мама.

— Не получишь мотоцикл!!! — из последних сил кричал папа.

«Вот и хорошо. Не разобьется», — тихо подумала бабушка и заплакала.

В этот день верх одержал я.

Я очень люблю своих родителей. Но что поделаешь, уже два года, как я работаю на заводе, где всю жизнь проработал дедушка. И хотя там мне совсем неплохо, в институт я все-таки когда-нибудь поступлю. Только сейчас мне некогда: я читаю Ибсена. Тоже хороший писатель.

Рисунки И. ОФФЕНГЕНДЕНА.

От одного преподавателя ушла жена, студентка. Он ее ревностью замучил. Не выдержала она и к своему папе ушла, к вдовцу-пенсионеру, бывшему учителю истории. Остался преподаватель один в квартире, уязвленный до глубины души. А тут — сессия. И принялся он зверствовать, на невинных студентах душу отводить. В том числе вкатил одному студенту первую в жизни пару.

Вышел тот из аудитории: весна, коридор от солнца звенит, в окна сирень дышит. А у него пара, первая в жизни. И самое страшное — родители. Особенно отец. Очень строгий…

Поплелся студент в аудиторию, духу набрался: «Разрешите пересдать». А преподаватель как рявкнет: «Вон с моих глаз!» Выскочил студент, думает: «Позвоню ему домой, вечером. В кругу семьи он, может, человечнее отнесется».

До вечера гулял по городу. И вот набирает номер… Преподаватель: «Да?» И вдруг чувствует студент — робость одолела. «Сейчас, — думает, — назовусь, а он трубку швырнет…»

Преподаватель: «Алло! Алло!» Пожал плечами, положил трубку.

Стоит студент в кабинке, придумывает, с чего начать, чтобы ему в ответ трубку не швырнули. Придумал: «Добрый вечер, уважаемый такой-то». Набрал номер… Только хотел свою замеча тельную фразу произнести, чувствует: не может. «Ну, — думает, — скажу эту фразу, а дальше? Нет, надо и вторую заранее придумать».

Преподаватель: «Алло! Алло!» Он сначала решил, кто-то из неисправного автомата звонит. Потом, что кто-то его разыгрывает. Но когда в третий раз вздох услышал, грустный такой, всамделишный вздох, понял: дело серьезное. Кто-то заговорить не решается. Какой-то робкий человек. Или сильно перед ним виноватый. И тут его осенило: жена звонит! Вернуться хочет, раскаивается. А решиться на разговор не может.

И такая радость его взяла, такое умиление, такая жалость, что вот сидит она там, у своего папочки, и мучается от гордости

«Некрасиво, — думает преподаватель. — Все-таки я мужчина, мне страдания легче достаются и дешевле обходятся. Я сам должен позвонить…» И тут же набирает номер. Но неожиданно вместо голоса жены слышит голос тестя.

Надо сказать, с этим тестем дружбы у него не получилось. Старичок оказался тихий, запуганный, но себе на уме. Сорок лет историю преподавал и за эти годы выработал в себе одновременно подозрительность и ехидство. Брак своей дочери он не одобрял. Впрямую, правда, не высказывался, но намекал прозрачно.

Тесть говорит: «Алё! Алё!» Хочет преподаватель сказать: «Здравствуйте, такой-то. Позовите к телефону такую-то». Хочет — и не может. А вдруг старик съехидничает? И без того уязвленное самолюбие уязвит?.. Так и не решился. Молча трубку положил.

И тесть положил. И задумался. Не понравилось ему, что кто-то молча трубку кладет. Слышал он, что так грабители действуют, чтобы убедиться, что в квартире никого нет.

А преподавателю стыдно стало за свою нерешительность, он снова позвонил. Тесть: «Алё! Алё!» И снова у зятя духу не хватило. Начал расхаживать по комнате, робость свою корить. «Хоть бы, — думает, — жена сама еще раз позвонила. Если только позвонит, первый крикну: «Люблю! Прости! Вернись!»

Тесть же окончательно понял: «Следят за квартирой, запугивают. Знают, что я старый, больной, сопротивляться не могу. А дочери дома нет, по скверам бродит, переживает дурацкую ревность своего супруга… Надо в милицию звонить».

Набрал ноль-два.

«Дежурный по горотделу слушает!» — Голос бодрый, упругий.

Услышал его старик и несколько смутился. «Что же я ему скажу? Что в квартиру ломятся? Не ломятся. Угрожают? Не угрожают. Что же? Звонят и молча трубку кладут».

«Алло, говорите!»— подбадривает дежурный.

Вздохнул старик и трубку положил. И как только положил, сразу пожалел. «Нет, — думает, — все-таки надо сказать. Так, мол, и так: столкнулся со странным фактом. Звонят и молчат. Скорее всего, ничего особенного. Но, может быть, в вашей милицейской практике известна банда, которая действует таким методом? Вот так и спрошу», — решил. И снова номер набрал.

«Дежурный по горотделу слушает».

И опять чувствует старик: морально не готов. Пока номер набирает— готов. А как слышит дежурного — не готов… Дышит старик в трубку, покашливает…

«Алло!» — кричит дежурный. «Что, — думает, — за ерунда? Обычно начинают жаловаться — не успеваешь ответить… А тут звонят и стесняются. — Ишь, — думает, — стеснительные какие». И тут же перестает о них, о стеснительных, думать. У него сейчас другое в голове: рецидивист Косое Рыло, месяц назад сбежавший из отдаленных мест, объявился в родном городе. Сведения путаные: то ли на добровольную сдачу склоняется, то ли налет на магазин готовит. Специальные бригады с утра город прочесывают, никак не могут Рыло найти. Хорошо бы он сам сдался…