Борис Бурлак - Реки не умирают. Возраст земли

— Скромность украшает молодых прорабов, — сказала она ему с тем женским игривым превосходством, которое задело его и в прошлый раз, на строительной площадке.

Олег присел к столу, на краешек стула, как абитуриент какой-нибудь на экзамене, и украдкой глянул на Метелеву. А она взяла из стопки нужную газету, развернула, тщательно разгладила на столе. Она в самом деле была похожа на учительницу — в темном платье строгого покроя, с кружевной белой манишкой, что так и высвечивала шафранную смуглость ее лица.

— Нате, Олег Леонтьевич, карандаш, отчеркните, пожалуйста, что вас смутило. — Она даже надела свои очки с металлической оправой, которые и вовсе придавали ей суховатый вид экзаменатора.

Он отметил всего два абзаца. Павла бегло перечитала их.

— Не вижу тут ничего особенного.

— У вас выходит, что, где появляется Каменицкий, все сразу приходит в движение, горит в руках. Поймите: девчата из той же бригады Кузнецовой станут смеяться надо мной.

— Право, Олег Леонтьевич, никаких преувеличений я не вижу. Вы просто скромничаете. Но согласитесь, что со стороны виднее.

— Вы совершенно не знаете меня, Павла Прокофьевна.

— Вот новость! Да я вас помню со школьной скамьи. Я заканчивала десятилетку, а вы учились в первом классе.

— Во втором.

— Ну, пусть во втором.

Олег смешался: напоминание о школьных годах прозвучало совсем уж некстати.

Павла, кажется, догадалась о причине его замешательства и добавила:

— Ладно, не сердитесь на меня, Олег Леонтьевич.

И он готов был признаться ей сейчас, что и пришел-то не столько ради объяснения по поводу ее очерка, сколько ради того, чтобы увидеть ее лишний раз. Он многое мог бы сказать.

Павла окончательно поняла его.

— Вы завтракали, Олег Леонтьевич?

— Нет. А что?

— Составьте мне компанию, я сегодня еще не ела, заработалась. Идемте, идемте, тут есть у нас уютное кафе.

Они устроились у распахнутого настежь венецианского окна, за которым шумел город. Олег заказал «дежурные» сосиски, бутылку сухого вина, салат из свежих огурцов, кофе, кекс. Павла не вмешивалась, наблюдая его в роли галантного кавалера. Она облокотилась на широкий подоконник, привычно положила ногу на ногу и даже не отказалась от папиросы, которой любезно угостил Олег. Ей доставляло невинное удовольствие побыть часок наедине с этим милым парнем, не знающим, как и угодить своей даме.

— За что же выпьем, Олег Леонтьевич? — спросила она, подняв бокал с венгерским рислингом.

— Только за вас, Павла Прокофьевна.

— Но я ведь провинилась перед вами.

— Бог простит.

— Моим богом является редактор. Ну, что ж, постараюсь замолить свой грех!

Павла выпила под настроение весь бокал, стала с аппетитом есть. А он то и дело мельком поглядывал на нее, как в тот день, на штабельке опалубочных досок. Вторая встреча бывает еще более неловкой, чем первая. Олег никак не мог собраться с мыслями. Вернее, он по-прежнему не мог собраться с духом, чтобы прямо, без обиняков, заговорить с Павлой Прокофьевной о том, что же в действительности привело его сегодня к ней. Он вспомнил о траншее, которая разделяла их тогда, на стройке, — в конце концов все препятствия между ними одолимы.

— О чем вы думаете, Олег Леонтьевич? — спросила она, уже отодвигая свою тарелку.

Вопрос был неожиданным, как многие ее вопросы, застигавшие его врасплох. Он рассеянно улыбнулся, отвел глаза в сторону.

— Мне почему-то вспомнилось, как вы отчаянно прыгали через траншею.

Павла негромко рассмеялась.

— А я в молодости была вообще отчаянной.

— Мне говорили.

— Кто?

И Олег спохватился, начал с неподдельным юношеским жаром доказывать ей, что она ничуть не изменилась с того времени, как он ее помнит. Павла Прокофьевна смотрела на Олега, как смотрит врач на больного человека.

— Полно вам, Олег Леонтьевич, не вводите меня в заблуждение относительно моего возраста, — сказала она с той же серьезной игривостью, которой владеют только женщины.

Он неловко замолчал. И тогда она, вдруг оглядев себя, поспешно выпрямилась и спрятала под стол свои крепенькие ноги. Но лукавость в глазах, как ни старайся, никуда не спрячешь, тем более, если на тебя нашло сегодня дурашливое настроение. Павла пожалела, что затеяла этот завтрак с Олегом Каменицким.

— Отец здоров? — поинтересовалась она, чтобы перевести разговор в домашнюю плоскость.

— Бегает, суетится с организацией музея.

— А Любовь Тихоновна? Люба?

Он отвечал скупо, однозначно и все приглядываясь к морщинкам под глазами Павлы, которая щурилась от солнца. Эти морщинки казались ему сейчас тонкими бороздками грамзаписи.

— Может, еще вина? — предложил Олег.

Она опять негромко засмеялась.

— Да вы что, решили отомстить за очерк?

— Сухое ведь.

— Нет-нет. — Павла энергично встала.

Он шел за ней по длинному гостиничному коридору. Павла ни разу не оглянулась, хотя он мысленно приказывал оглянуться. Высокая и статная, она мягко ступала на ковровую дорожку, будто специально расстеленную для нее: мерный шаг, плавные движения рук, гибкая талия. Королева!..

У своего номера она приостановилась.

— Ну, Олег Леонтьевич, кланяйтесь всем вашим, особенно отцу. Как-нибудь заеду.

Они стояли друг против друга, лицом к лицу, но в этих ее словах Олег почувствовал самое неодолимое препятствие, разделяющее их, — полное равнодушие Павлы.

«А может быть, мне только показалось», — успокаивал он себя, медленно спускаясь с седьмого этажа, как с седьмого неба.

Павла посмотрела в зеркало, — «баба ты и есть баба!». — и села за рабочий стол, задумалась... Ах, молодость, молодость, ну почему ты вдруг начинаешь тянуться к людям, далеко не молодым? Она вспомнила, как сама увлеклась старшим братом Олега, как дежурила во всех местах, где можно было встретить его вроде бы случайно. Вокруг все были ее сверстники, славные ребята, которых она совершенно не замечала... Как там сейчас Георгий Леонтьевич? Даже не позвонит. Наверное, обиделся за то, что отказалась на прошлой неделе зайти к нему на чашку чая. Позвонить самой? Рука не поднимается. Странно. А чего же странного: мало кому удается перебросить мостик с берега юности на берег средних лет, через главное русло с его стремниной, где и галька ускользает из-под ног. Сколько всего в жизни: и своя тихая старица, и свои перекаты, и свои заводи. Павла как раз больше всего боялась угодить в какую-нибудь заводь с ее мнимым женским благополучием, откуда потом не выберешься. Довольно ей одной ошибки. Нет уж, лучше стоять в кипени чужих страстей. Именно поэтому она и полюбила газетную работу, в которой как-то забываешь про собственное одиночество. Ну разве могла она предположить, что встреча с Георгием возвратит ее далеко назад?