Николай Асанов - Электрический остров

В самом деле, кто из его знакомых мог совершить такую блестящую карьеру? Никто! Они по-прежнему оставались мелкими хозяйственниками, снабженцами. А он? Да если его пиджак украсит золотая медаль, он станет недосягаемым! А что медаль может скоро оказаться на его груди, теперь уже ясно. Осталось только провести испытания тракторов в полевых усло­виях, разрекламировать их, и тогда…

Райчилин потянулся, выпячивая грудь. Он знал, как произойдет награждение премией, недаром он лю­бил расспрашивать удостоенных этой чести людей. Что же касается того, имеет ли он право на высокий знак отличия, тут сомнений не было. Случалось и раньше, что премии делились между автором и его по­мощниками, которые заслужили награды, пожалуй, меньше, чем заслужил Сергей Сергеевич. Деньги ему не нужны, ему важен только почет. Потом, когда он провернет дырку в пиджаке, будет уже поздно спра­шивать, по какому праву получил он медаль? Ради такого будущего можно потрудиться и не столько!

Мечтания Райчилина нет-нет перебивала одна неприятная мысль: а что, если Орленов, вопреки всем его предположениям, выздоровеет? Он не очень отчет­ливо понял слова Чередниченко о предохранителе, ко­торый был подключен к пульту управления. Конечно, досадно будет, если самоубийство Орленова окажется неудачным. Как ни жаль этого талантливого человека, но было бы лучше, если бы он умер, не причиняя ни­кому хлопот. Но если он все-таки, вопреки всем пред­положениям, выздоровеет, то и тогда это никому не повредит. Не все ли равно, было ли самоубийство или несчастный случай? А пока он будет находиться между жизнью и смертью, Сергей Сергеевич уйдет сам и уведет Улыбышева так далеко по пути успеха, что их не догнать…

Он поморщился немного — собственный цинизм не доставлял ему большого удовольствия. Однако, если на тебя нападают, ты должен защищаться, и уж тогда вы­бирай такое оружие, которое может поразить противни­ка. Распускать нюни, как делает Улыбышев, ни к чему!

Это утешительное сравнение придало Райчилину новые силы, и он, взглянув на часы, не спеша отпра­вился домой, чтобы успеть пообедать и переодеться. Он хотел быть сильным и должен был казаться таким.

3

Письмо Орленова и Пустошки было одним из тех неприятных сигналов, которые не вызывают сочув­ствия. «Ученые что-то не поделили!» — так охаракте­ризовал это письмо докладывавший Далматову ин­структор обкома.

Так как в письме порицалось и опровергалось то, что вызывало большой интерес у всех жителей города, то инструктор был склонен к тому, чтобы заранее объяснить нападки на Улыбышева простой завистью. Но Далматов невольно вспомнил одного из авторов письма, молодого ученого, с которым он разговаривал однажды и доклад которого, полный такой влюблен­ности в науку, слышал.

Было не похоже, чтобы такой человек мог ока­заться завистником. В его жалобе следовало разо­браться немедленно. Славы у Бориса Михайловича Улыбышева, на трактор которого нападал в своем письме Орленов, не убудет, а всякие раздоры надо га­сить сразу, потом и пожарная команда не поможет.

Инструктор пожал плечами по поводу того, что секретарь обкома беспокоится из-за какой-то мелкой драки между учеными. Готовя совещание, он не мог отделаться от чувства раздражения: какими только мелочами не затрудняют первого секретаря! И вот из-за неприязни к самому делу, из-за того, что до ин­структора уже дошли слухи, будто Орленов затеял всю историю из ревности, он поторопился сбыть дело с рук как можно скорее. Все его сочувствие было на стороне Улыбышева уже потому, что Улыбышев круп­нейший ученый в городе, а Орленова никто не знал, и потому еще, что Улыбышев собирался прославить их область, тогда как автор заявления унижал этого вы­дающегося ученого.

Если бы кто-нибудь упрекнул инструктора, что он подошел к жалобе формально, он был бы искренне удивлен. Нет, он сделал все, что от него требовалось. Он даже сам спросил у Бориса Михайловича, кого тот желает пригласить на совещание, записал имена Подшивалова, Райчилина, Горностаева, Возницына и выписал каждому из них пропуск. Он позвонил и Орленову и Пустошке, вот только когда какой-то Мар­ков прислал телеграмму с просьбой о вызове, то не ответил ему, но людей и так уже было вызвано доста­точно.

В назначенный час приглашенные явились. Не было только главных участников спора — Орленова и Улыбышева. Инструктор пришел к окончательному выводу, что вся эта история не стоит выеденного яйца. Каждый из пришедших держался особняком. Даже Горностаев, секретарь партийной организации филиа­ла, сидел наедине с какой-то своей грустной думой, покусывая висячий чумацкий ус.

Вот проследовал Райчилин с печально-таинствен­ным видом, прошел Возницын, с таким недовольным лицом, словно его оторвали от решения мировых про­блем. Последним появился какой-то меднолицый, шумный великан, так отличавшийся от бледных горо­жан, что все оживились, шепотом спрашивая, кто это такой и как он попал на заседание?

Оказалось, что это председатель колхоза «Звезда» Мерефин.

Мерефин и сам с любопытством рассматривал уче­ных и все кого-то ждал. Он оборачивался на каждый скрип двери, но постепенно оживление его падало, и он наконец затих в своем уголке, положив загорелые натруженные руки на колени и склонив голову.

В назначенный час Далматов вышел пригласить посетителей к себе в кабинет.

Поздоровавшись со всеми, он нетерпеливо спросил:

— А где же Орленов?

Поднялся Райчилин и сказал приличествующим случаю трагически-осуждающим тоном:

— Андрея Игнатьевича бросила жена, и он, под­давшись состоянию аффекта, пытался покончить жизнь самоубийством. В настоящее время он находится в больнице. Состояние здоровья тяжелое.

Если бы здание вдруг качнулось от землетрясения, это, вероятно, не вызвало бы такого волнения. Пустош­ка схватился за голову. Подшивалов вздернул подбо­родок, как будто хотел отомстить неудачнику своим презрением. Горностаев, наоборот, опустил лицо вниз, только пальцы его нервно двигались по столу. Мере­фин вскочил на ноги, резко поворачивая голову, смот­рел то на одного, то на другого, бормоча упавшим голосом: «Не может быть! Не может быть!» Один Райчилин держался спокойно. Он с достоинством по­дождал, не зададут ли ему какой-нибудь вопрос, пока­зывая, что может ответить на любой, потом медленно склонил голову в сторону Далматова и сел. Секре­тарь обкома посмотрел суженными глазами на Горно­стаева. Тот, казалось, не мог видеть взгляда Дал­матова, однако послушно встал и сказал срывающимся голосом:

— Факт покушения на самоубийство не установ­лен. Возможен несчастный случай, тем более что Орленов был действительно в тяжелом состоянии. То­варищ Райчилин не сказал, что жена Орленова ушла к Улыбышеву, против которого Орленов и выступал…