Иван Слободчиков - Большие Поляны

Солнце застало Уфимцева на ногах. Всю ночь он находился у амбаров, не уходил на квартиру, хотя и понимал, что тут ему делать нечего, — зерно выдадут и без него. Но он не мог уйти, не увидеть радости колхозников, получающих хлеб за свой труд. Год люди работали и год ждали этого дня. И день этот проходил всегда как праздник. Он не мог уйти, не ощутив и сам радостного чувства, что выполнил свое обещание, не обманул надежд колхозников.

И он бродил всю ночь по обширному току, завязывал с людьми разговор или помогал какой-нибудь вдовушке забросить мешок на телегу. Он видел, люди рады его присутствию, с охотой разговаривают с ним, и ему становилось легко, исчезал из памяти вчерашний день. И то, что он совершил еще один проступок — не явился на бюро парткома, — да и не только это, все его грехи перед районным начальством казались ему теперь далекими и нереальными, будто произошло это не с ним, а с кем-то другим.

Иногда он уходил в сторону от весов, садился на приступок амбара и наблюдал. Выдача шла по алфавиту, и где-то после полуночи отвешивали хлеб Коноваловым, Кобельковым. Без крику, без суеты получали свою долю Иван Петрович Коновалов и его сын. Зато Дашка Лыткина наделала шуму. Она первая пришла к амбарам, с вечера стояла у весов со связкой пустых мешков, мешала работать, кричала, что все тут мошенники, нарочно пропустили ее в списке. Дашку стыдили, отталкивали, но она, вылупив бесстыжие глаза, лезла к весам вне очереди. И кто бы видел, с каким победным видом, получив зерно, она влезла на телегу, как села поверх плотно набитых мешков. Платок у нее сбился на шею, волосы разлохматились, но она не замечала ничего, кроме мешков, лежавших под ней.

Когда дядя Павел получал хлеб, Уфимцев вышел, помог ему нагрузиться. И опять ушел, как только у весов появилась Груня. Одетая по-мужски — в брюки и отцовскую фуфайку, она была весела, шутила с бригадиром Кобельковым, с трактористом Сафоновым, помогавшим ей, и вела себя так, как будто ничего не произошло, не изменилось в ее жизни. И все поглядывала в его сторону, надеясь, что он выйдет на ее голос, а Уфимцев сидел, не понимая, зачем спрятался.

В ту ночь прошло много людей мимо его глаз. И тетя Соня со своим сыном трактористом Пелевиным; и братья Семечкины; и Юрка Сараскин с отцом; и Тетеркин со своей тощей женой, и многие, многие другие. Каждый по-своему относился к событию, но преобладало радостное настроение, и если были недовольные, то лишь те, кто мало выработал трудодней. Но им обижаться следовало на себя, никто их не жалел.

Вместе с солнцем у амбаров появился Максим с Физой. Физа улыбнулась, увидев Егора, громко поздоровалась с ним. Максим промолчал. Но лицо и у него теплилось, как свеча, он не мог устоять на месте, ходил, прихрамывая, среди народа, разговаривал,скалил зубы.

Когда пришло им время нагружаться и мужики, ждущие своей очереди, стали весело, наперебой, бросать на телегу мешки прямо под ноги Максима, Уфимцев не удержался, включился в эту веселую карусель. На пару с комбайнером Федотовым он так ловко и легко кидал мешки, что любопытные женщины не утерпели, сбежались посмотреть.

Работая, Уфимцев следил за Максимом, но тот на этот раз вел себя так, будто не видел брата. Лишь Физа, когда подводы были нагружены, крикнула ему:

— Спасибо, Егор... Чего к нам не заходишь? Заходи как-нибудь.

Вот кто был всегда на его стороне, при всех обстоятельствах, какие бы беды с ним не случались!

— Зайду, — ответил он и помахал ей ласково рукой.

День набирал силу, солнце уже подкатывалось к Кривому увалу, когда на току остановился «газик» и из него вышел Степочкин. Он прошагал к амбарам, негромко поздоровался с людьми и подошел к Уфимцеву.

— Я за тобой, — сказал он.

Уфимцев посмотрел на солнце, на рыжих телят, бредущих по увалу, перевел взгляд на весы, на маленькую группку колхозников, последними получающих свою долю зерна, и улыбнулся чему-то, известному лишь ему одному.

Секретарь парторганизации колхоза Стенникова узнала о заседании бюро парткома случайно.

Приехав в Колташи еще до открытия банка, она, чтоб не терять зря времени, пошла в партком, — надо было передать справку о политико-массовой работе на уборке.

Первым, кого она встретила, едва переступив порог парткома, был Степочкин, вышедший из приемной Акимова.

— Вот как ты кстати, — обрадовался он, торопливо сунув ей руку. — Пройдем ко мне.

Стенникова пошла за ним, не видя ничего особенного в приглашении: обычный разговор с секретарем низовой партийной организации. Единственно, чего она опасалась, зная характер заместителя секретаря парткома, — его наставлений, нравоучений: это могло задержать ее, а прийти в банк позже — значит, ждать очереди.

Но то, что она услышала, заставило ее позабыть, зачем она приехала в Колташи.

Степочкин, войдя в кабинет и усевшись за стол, сказал:

— Вот такое дело, товарищ Стенникова. На два часа назначено бюро парткома, будет рассматриваться персональное дело Уфимцева. Тебе поручается обеспечить явку на бюро Уфимцева и Векшина. И сама должна присутствовать при разборе дела своего коммуниста.

По мере того как Степочкин говорил, у Стенниковой ширились от изумления глаза, она стояла, оглушенная неожиданно свалившейся на нее новостью.

— Подождите, как же так? — еще не придя в себя, проговорила она. — Я к этому совершенно не готова... Надо было заранее предупредить.

— А чего тебе готовиться? — сбычился Степочкин, — Материалы по делу — в парткоме, что требуется — в них есть. Твое дело доложить, как на сегодняшний день обстоит с Уфимцевым, с его семейным положением.

Стенникова с горечью подумала: как все это некстати! Она действительно не готова к бюро. Про Уфимцева знала одно: он — жертва деревенских сплетен и излишней щепетильности своей жены, была убеждена, что их ссора временная, основанная на предубеждениях, что они не сегодня-завтра помирятся.

— Послушайте, Василий Васильевич, а почему сразу на бюро парткома? Полагается вначале в первичной организации обсудить.

— А вот ты и расскажешь на бюро, почему либеральничала, не удосужилась до сего времени обсудить аморальное поведение своего коммуниста. Помнишь, как ты мне сказала про заявление на Уфимцева, что это глупая сплетня? Вот за эту беспринципность ты и ответишь сегодня.

— Согласна отвечать, но не за то, в чем вы меня обвиняете. В деле Уфимцева — семейная драма, где не разбирательство нужно, а помощь.

— Разберемся, товарищ Стенникова, разберемся во всем, — успокоил ее Степочкин. — И с твоей беспечностью, и с Уфимцевым... Кстати, на бюро будут разбираться не одни любовные похождения вашего председателя. Там и другие грешки за ним значатся.