Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Она была счастлива родить ему дочь.

Отец увидел ребенка уже годовалым. Девочка поразила его осмысленными большими глазами, полными алыми губами. Она пристально смотрела на него и наконец, после настойчивых уговариваний матери: «Иди же к нему, это твой отец!», протянула к нему руки.

В этот приезд Алексей Иванович впервые подумал о том, что, быть может, надо перевезти свою японскую семью во Владивосток, Но когда он представил себе Масако своей подругой жизни, он не ощутил радости. Он не настолько ее любил.

Он перебрал в памяти знакомых женщин. Владивосток все еще не имел невест. В Приморье селились главным образом мужчины — солдаты и ссыльные. Дельцы, русские и иностранцы, приезжали без жен. Правда, в иных русских, семьях росли девочки, но они еще не успели выйти из детского возраста.

В деревнях же и станицах даже четырнадцатилетние считались невестами и оставляли родительские гнезда. Жениться на четырнадцатилетней? Нет, уж лучше не жениться. Но жить бобылем наскучило, он решил взять к себе в дом, как то обычно бывало во Владивостоке, экономку из ссыльных или каторжанок, отбывших срок.

У исправника он узнал, что во Владивосток на поселение должны приехать две каторжанки. Одна — осужденная за уничтожение плода несчастной любви, вторая — за убийство из ревности мужа.

Алексей Иванович на «Красавице» отправился за женщинами на Сахалин. На обратном пути он присмотрелся к ним. Больше понравилась ему убийца новорожденного — смуглая молодая женщина, суровая и молчаливая.

Она все время сидела на носу шхуны и смотрела в морскую даль. Лицо у нее было строгое, с высоким лбом и тонкими, красиво вырезанными губами. Она не походила ни на Марысю, ни на Масако.

— Во Владивостоке бывали? — спросил ее Алексей Иванович.

— Слыхала про него, — низким голосом ответила женщина.

— Как звать?

Женщина вскинула на него глаза. Они были черные, под широкими ровными бровями.

— Марфушей зовите.

— А по батюшке?

— По батюшке я уж и забыла как.

— На что надеешься во Владивостоке, Марфуша?

Она повела плечами, поправила платок, которым повязана была голова, и едва слышно вздохнула.

— Если ни на что не надеешься, а кабаков не хочешь, — осторожно сказал Алексей Иванович, — можешь надеяться на меня. Мне нужна женщина вроде тебя: не девчонка и не старуха, которая жила бы у меня хозяйкой.

Марфуша внимательно посмотрела на Алексея Ивановича, ничего не ответила, но по ее оживившемуся лицу он понял, что предложение ей понравилось.

— Подумай, завтра я тебя спрошу.

Утром Алексей Иванович вышел на палубу. Северо-восточный ветер гнал «Красавицу». Босгольм в клетчатой куртке, в кожаной шляпе с красным шнуром по тулье стоял возле штурвальщика.

Марфуша спала на своем тюке. Румянец пробился сквозь смуглоту щек, красные губы приоткрылись.

Сейчас она не казалась суровой. Сейчас она была нежной и беспомощной, и Алексей Иванович удивился ее материнскому преступлению.

Она проснулась, когда выступили очертания островов Аскольда и Путятина. Вскоре показалась вся тяжелая масса Русского острова. На палубе было зябко, ветер налетал порывами. Спрятав руки под платок, Марфуша сидела, привалясь спиной к борту.

— Ну, как? — спросил Алексей Иванович.

— Что ж… пожалуй, — тихо ответила Марфуша.

Кули отнес ее мешок на Алеутскую.

Дома она сняла свою куртку, осталась в ситцевом платье, плотно обтянувшем грудь и небольшой живот, и сейчас же приступила к работе. Повар-китаец безостановочно таскал воду из колодца.

Две ночи ночевал Алексей Иванович у себя в кабинете, на третью пошел в угловую комнату, которую заняла Марфа. В комнате плавал неясный сумрак светлой лунной ночи, легкое сонное дыхание донеслось до него. Но когда Алексеи Иванович подошел к кровати, он не то увидел, не то угадал Марфины открытые глаза. Она откинула одеяло и подвинулась.

Приход хозяина она считала естественным и ждала его.

С этой ночи Алексей Иванович почувствовал, что душа его несвободна. Он полюбил Марфу.

В пасмурный и ветреный майский день в Золотой Рог вошла эскадра, На фрегате «Память Азова» следовал цесаревич Николай.

Именитые люди стояли шпалерами от Адмиральской пристани до Светланки, неименитые толпились на Светланке и карабкались по сопкам.

Зазвучал гимн. Под крики «ура» полетели вверх фуражки и шапки.

На берег сошел невысокий молодой человек, весьма скромной наружности.

Будущий царь!

Алексей Иванович, придерживая за кончик расшитое полотенце, был среди тех, кто подносил хлеб-соль.

Через неделю с толпой тех же именитых горожан он шагал к берегу Амурского залива.

В трех верстах от города воинские части окружили парадным фронтом разукрашенную площадку. На ней стояла тачка, увитая национальными флагами, рядом с тачкой губернатор почтительно держал лопату, древко которой тоже было увито национальными флагами. Вокруг с лопатами и кирками расположились инженеры, служащие, рабочие.

Архиерей воссылал моления, хор певчих подхватывал их и нес к сопкам, унизанным жителями Владивостока.

И потом все, кто был вблизи (Алексей Иванович был вблизи), увидели, как будущий самодержец взял из рук губернатора нарядную лопату, набросал в нарядную тачку бугорок золотистого песку и повез его к будущему полотну Уссурийской железной дороги.

Гремела музыка, вздымалось «ура», Алексей Иванович кричал громче всех. Вечером на банкете, поднимая бокал в честь важнейшего события времени — закладки дороги, Алексей Иванович сказал:

— Дорогу я считаю событием мирового значения. Наконец-то русский народ выступил вперед. Дорога произведет в нашей экономике целую пертурбацию. Во Владивостоке соорудят коммерческий порт… В Сибири оживятся реки — Чулыма, Ангара, Амур, Шилка, Уссури… По ним поплывет материал для постройки грандиознейшего пути… С точки зрения ускорения международных сообщений, я прикинул карандашиком, получается любопытно. Скажем, для переезда из Лондона в Шанхай через Америку потребно тридцать с половиной суток.

А через Сибирь международный коммерсант проедет за семнадцать суток двадцать часов… А грузы, господа, а грузы? Да, слава русскому человеку: великое дело взялся сделать.

Долго не спал Алексей Иванович в эту ночь, рассказывая Марфе про торжество закладки дороги.

— Черт знает, что теперь можно будет делать, Марфа… Теперь, если в дело вложишь рубль, получишь тысячу..

— Слышала я, вы будто больницы обещались строить да школы? Будете, что ли?

Алексей Иванович долго молчал.

— Видишь ли, — сказал он наконец. — Сначала надо капитал нажить, а потом добрые дела творить…

— А капиталы вами еще не нажиты?