Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Доктор Нилов проснулся среди ночи. Дождь перестал. Не было слышно равномерного, монотонного шума дождя о крышу и бумажные окна. Но его поразил другой шум.

Глухой, неприятный шлепот множества ног. Люди шли по грязи, мерно, тяжело, бесконечно. Раздавались окрики. Кто-то ругался, скрипели арбы, повозки, китайцы понукали своих мулов и лошадей.

Встревоженный Нилов надел сапоги прямо без портяпок и выскочил на двор.

На дворе лазарета было все спокойно, но по улице за воротами шли. Нилов выглянул за ворота.

В звездном трепетном свете доктор увидел солдат, которые шли мимо него.

— Братцы, куда?

Ему не ответили.

Он сделал несколько шагов вместе с солдатами, подождал следующего подразделения, спросил:

— Какого корпуса, не первого ли?

— Первого Сибирского.

— Братцы, а куда?

— Сказывают, отступление… Отступаем.

— Да что вы, да не может быть! Какое отступление! Что вы! А нам ничего не известно… Где ваш офицер? Я тоже первого корпуса.

— Поручик тут… Ваше благородие!

— Что нужно? — отозвался недовольный голос.

— Господин поручик, — заговорил Нилов в темноту, не видя поручика и шлепая по грязи рядом с солдатами. — Я главный врач семнадцатого полевого лазарета первой дивизии Нилов. Мне ничего не известно про отступление. Разве это отступление?

— По-моему, не отступление, а преступление.

— Нет, честное слово, что же это такое? Это только ваш полк или отступление всего корпуса?

— По-моему, вся армия отступает от Ляояна.

— Да… то есть как же это? Этого не может быть! Нет, это же просто невозможно… Почему?.. А мы? Откуда у вас такие известия?

Нилов провалился в яму и упал на колени. Яма была полна воды, вода хлынула в сапоги. Солдаты шли мимо. Нилов поднялся и побежал.

Во дворе встретил Катю Малинину и Горшенина и приказал им поднять персонал. Сам поспешил к Петрову:

— Ростислав, Ростислав!

Петров не сразу откликнулся. Усталый, он спал мертвым сном.

— Да проснись ты ради бога! Наши уходят из Ляояна. Опять поражение… Что ты молчишь, господи боже мой!

Петров сел на постели…

— У нас столько раненых, ведь надо сообразить.

— Вот что, — сказал Петров, — ты соображай насчет раненых, я соображать не буду. Я зверски устал. Мне, брат, завтра предстоит несколько труднейших операций.

Он опять лег.

— Каких операций? — тонким голосом закричал Нилов. — Никаких операций! В Мукдене будут операции.

— Ну нет, до Мукдена эти раненые не доедут, в дороге умрут. Даже в поезде их не перевезешь. У одного унтер-офицера размозжен череп. Но я убежден, что бедняга может жить. Рана страшная, и вместе с тем человек вполне может жить.

— Нет, это ты уж оставь, — дрожащим голосом сказал Нилов. — Какие операции, это же немыслимо! Ты меня изводишь всю войну своей невозможной страстью к операциям. Закон запрещает… Ты не имеешь права в полевых условиях делать операции. Обмыл, перевязал — отправляй дальше. Мы должны сняться через час.

— Я со своими больными никуда не тронусь! Иди, Лев Семенович, мне нужно набраться сил.

Он повернулся и натянул простыню на голову.

— Что же это такое, — проговорил Нилов, — сумасшедший дом!

Но Петров не отозвался.

Рассвет занимался розовый, ясный. После грозы и проливного дождя приятная свежесть была в ветре, в запахе земли, промытой и очищенной. Начались сборы.

Начальником первой партии Нилов назначил Горшенина. С ним он отправлял легкораненых и половину лазаретного имущества.

— Выезжайте на Мандаринскую дорогу, по остальным вам с ранеными все равно не проехать, — напутствовал он санитара. — В Мукдене не плошайте, занимайте только хорошие помещения.

Вторая партия, которой командовал сам Нилов, отправлялась через два часа.

Петров встал с восходом солнца, увидел, что операционная свернута, и сказал Нине укоризненно:

— Как вы могли допустить!

— Главный врач приказал!

— Немедленно восстановить операционную!

Нина и Катя бросились к тюкам.

— Здесь я начальник, врач и хирург, — сказал Петров Нилову, который собирался закричать. — Я не поеду, и сестры не поедут, и раненые не поедут раньше, чем они будут в безопасности.

Солнце поднялось над сопками, бледно-золотые лучи его летели над Ляояном. Но ясное утро не радовало Нилова, с каждой минутой тревога его нарастала. Он выбежал на улицу. Войска прошли, обозы проехали. Большая каменная импань с причудливыми воротами занимала перекресток.

Он искал китайцев, он хотел увидеть их спокойно торгующими, но китайцев не было нигде, — впрочем, две физиономии осторожно и с недоумением разглядывали Нилова из-за угла.

Это его окончательно испугало. Он быстро вернулся, вошел в операционную, на цыпочках приблизился к Петрову и сказал вполголоса:

— Ростислав, в Ляояне остались только мы, не сходи с ума: надо сниматься немедленно.

Но Петров не счел нужным услышать Нилова, он продолжал оперировать, и тогда Нилов увидел раненого и его вскрытую брюшную полость. Он всегда во всякой обстановке относился к операциям с опасением, и всегда ему казалось, что операции должны скорее кончаться неблагополучно, чем благополучно. Эта же рана была, по его мнению, ужасна. Зачем было трогать такого безнадежного?

Транспорт был готов: мулы, ослы, лошади, быки, впряженные в арбы, в двуколки и в усовершенствованные повозки доктора Петрова. Все было готово.

«Боже мой, — подумал Нилов, — что делать? Ростислав со своим представлением о долге врача безумен. Он погубит всех».

Нина вышла из барака, сопровождая носилки.

— Нефедова! Что же это такое… Сколько у вас еще раненых?

— Четверо.

— Это невозможно, я не могу рисковать сотней людей из-за четверых!

— Да ведь японцы не придут же сразу!

— Откуда вы знаете, сразу или не сразу? Вам известны планы Ойямы?

Носилки пронесли в фанзу, Нина вернулась в операционную.

— Это невозможно, — проговорил Нилов и приказал Кате принять начальство над отрядом в тридцать обозных единиц. Сам он решил остаться с Петровым — не мог он, главный врач лазарета, бросить тяжелораненых и хирурга, производящего операцию!

— Мы сейчас вслед за вами, — сказал он Кате. — Торопитесь, я боюсь, что японцы начнут обстреливать переправу.

Катя уехала, а Нилов сел на брошенный ящик и застыл.

Все было тихо. Его пугала тишина. Почему нигде не стреляют? Он выходил на улицу и смотрел по сторонам. Вспомнилась Вишневская, такая, какой она уезжала с первым отрядом. Раньше ему казалось, что эта веселая, смешливая дамочка была плохой женой. А вот поди ж ты!..

Вдруг он увидел, что из переулка выходят солдаты. Двое вели под руки третьего, четвертый шел сзади.

— Братцы! — радостно окликнул Нилов.

— Ваше высокоблагородие! — подбежал к нему задний.