Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Войска сосредоточиваются под Мукденом… Первый корпус, наверное, уже здесь!..

Сердце ее переставало биться, когда она представляла себе, что она, узнав расположение полка, едет туда. Встречает офицеров, спрашивает… Вспомнила, как однажды она уже спрашивала о Коленьке…

Но разве он сам не должен найти ее?..

Она облизывала сухие губы и вслушивалась в слова доктора.

— Держать на солнце — это убийственно, — говорил Петров. — В чем дело, что за нелепость? Почему раненых не распределяют? Неужели некуда? А ведь вечером налетят комары. Вы можете себе представить, Нефедова!

На втором пути стоял санитарный поезд великой княгини Марии Павловны. Главный врач поезда Дукат в ослепительно белом халате беспомощно смотрел с подножки вагона на необозримое море носилок.

— Тут необходима «скорая помощь», — сказал Петров, подходя к нему и намекая на довоенную должность Дуката, заведовавшего подачей «скорой помощи» в Петербурге.

— А, Петров, Петров! — Дукат соскочил с подножки. — Что делается: уму непостижимо! Посмотри: выгрузили раненых и теперь не знают, что с ними делать! Я своих раненых не выгружаю.

— Почему не знают, что с ними делать?

— А ты откуда, доктор Петров, с неба свалился? — Дукат взял его под руку. — Друг мой, сумасшедший дом! Одни приказывают раненых выгружать, другие — не выгружать, потому что, ты понимаешь, якобы предстоит немедленная эвакуация Мукдена и раненых надо сразу же везти в Харбин.

— Немедленная эвакуация Мукдена?! Ну, друг Густав Адольфович, ты можешь своих раненых не выгружать, у тебя ведь настоящий санитарный поезд, а я своих в товарный состав грузить не буду и на землю не положу, у меня тяжелораненые. Я буду устраиваться в городе.

— Вот порядочки! — сказал Петров Нине, когда они пошли дальше. — Им мало жертв! Они не знают, будут Мукден эвакуировать или не будут. Я думаю, что Горшенин молодец — не поддался панике и занял для нас помещение.

Улицы были заставлены обозами, горели костры, над которыми висели котлы и ведра. Пыль, смешанная с дымом, застилала улицы.

На небольшой площади, недалеко от вокзала, перед грубо сколоченным балаганчиком сидели на ящиках музыканты военного оркестра и изо всех сил трубили в трубы. Трубили они нечто веселое, плясовое, и Нина остановилась в невольном изумлении.

В раскрытые настежь двери балагана она увидела скамьи, врытые в землю, полсотни офицеров на скамьях, а на подмостках двух артисток. Голосов их не было слышно. Артистки то прикладывали руки к груди, то протягивали их к офицерам; вдруг побежали, закружились, юбки вздулись и обнажили их ноги до живота.

— Боже мой, какая гадость! — сказала Нина. — Теперь, сейчас!

— Чему вы удивляетесь? — крикнул Петров. — Человек есть человек. Он забывает страдания и требует зрелищ… Ура! Вон Горшенин!

— Невесте я так не обрадовался бы, как тебе, — сказал он санитару. — Ну что?

— Помещение есть, но говорят…

— Нас не касается, что говорят, — у нас, милейший студиозус, лазарет, раненые, а мы с тобой медики.

Армия расположилась вокруг Мукдена. Но в первые дни никто не знал, надолго ли. Большинство было убеждено, что вот-вот нагрянут японцы и поэтому необходимо скорее отходить к Харбину.

Такой точки зрения придерживались и в штабе армии, но, несмотря на это, покидать Мукден казалось позором, и все чего-то ждали.

Постепенно выяснилось, что эвакуации Мукдена не будет, что сдавать его не будут и силы для нового генерального сражения будут собирать не под Харбином, а под Мукденом. Выяснилось, что японцы пока только в Ляояне и о дальнейшем продвижении не думают. Все стали успокаиваться.

Эти дни Нина жила мучительно. На тысячи ладов звучала в ней одна мысль: разве он не должен был прежде всего броситься к ней? Почему же его до сих пор нет? Неопределенное положение — и начальство не отпускает?

Если есть ад, вероятно, в аду будут именно такие муки.

… Логунов увидел Нину возле палатки. Она была в своем сером платье с красным крестом на груди… И, как это иногда бывает, Логунов узнал ее и вместе с тем не узнал. Что-то новое появилось в ней, и это новое было настолько примечательно, что он остановился и не решился сразу ни подойти, ни окликнуть ее.

Но она сама увидела его. На одну минуту она застыла с поднятыми вверх руками, в которых держала какие-то коробочки и свертки. Нестерпимо вдруг побледнела, коробочки и свертки посыпались на землю, и Логунов, забыв все на свете, подхватил ее и прижал к себе…

— Коля! Коля!..

Больше она ничего не могла сказать, но больше ничего и не нужно было.

В Мукдене на свое место в полк неожиданно для большинства офицеров вернулся Ширинский. Рассказывали, что Куропаткин в последнее время приходил в ярость от одного имени Штакельберга, виновного, по его мнению, в поражении на правом берегу Тайцзыхэ, и поэтому не утвердил приказа об отстранении Ширинского.

Ширинский вернулся в полк, и палатку ему разбили недалеко от офицерского собрания в густом саду под старой сливой.

Логунов пошел к командиру полка просить разрешения на брак.

— Полковник ужинает, — сказал Павлюк и скрылся за палатку.

Оттуда через некоторое время донесся звон самоварной крышки и постукивание трубы.

Логунов стоял под сливой, рассматривал ее серую бугристую кору, плотный лист и чувствовал себя отвратительно. Ширинский ужинал долго. Потом денщик пронес к нему самовар, и Ширинский тоже долго пил чай. Наконец Павлюк выглянул из палатки и сказал:

— Заходите, зовет.

Ширинский сидел на складном стулике, широко расставив ноги, и набивал табаком трубку. Он не пригласил поручика сесть; зажигая спичку, спросил:

— Ну-с, что угодно?

От вида полковника, от его тона Логунов сразу потерял надежду на благополучный исход своей просьбы, и, как это иногда бывает, ему самому просьба показалась вдруг совершенно неубедительной.

— Мне, господин полковник… у меня, господин полковник, так сложились обстоятельства… что мне нужно жениться. — И тут же он подумал, как это он мог сказать так глупо: «сложились обстоятельства».

Ширинский вынул трубку изо рта, посмотрел на вишневый чубук с янтарным мундштуком, и худое лицо его точно еще похудело.

— Так, — сказал он, — именно так… От вас этого только и можно было ожидать.

Логунов стоял вытянувшись. Он чувствовал, что отяжелел, как бы ушел в землю. Кровь бросилась в лицо.

— Вы уже не в первый раз надоедаете мне своими глупостями. — Ширинский помолчал, смотря Логунову в переносицу, и наконец сказал то, чего ожидал Логунов: — Нашли время, поручик, жениться! Офицерам сказать стыдно: поручик Логунов решил жениться! Что вы — мальчик, которому приспичило? Так у вас сложились обстоятельства! Что это за обстоятельства? Девками занимаетесь, поручик! Вместо того чтобы службой заниматься, обстоятельства создаете?!