Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Наталья подошла к ней, взяла за руку, усадила на стул:

— Вот оно наше горе!.. От жены берут мужа, от детей — отца…

Катя в двадцатый раз рассказывала то, что знала: убитых и раненых много, в армии болеют от жары, от воды… комар мучает…

— Вы спрашиваете, что такое гаолян?

Рассказала про гаолян… По лицу Добрыниной текли слезы. Она была совсем молода — девятнадцати-двадцати лет.

— С мужем хорошо жили, — сказала Наталья, когда гостья ушла, — не каждый день это видишь… Маша правду говорит: если война нужна, так она уж нужна… А ведь здесь, прости господи, люди без толку гибнут. Набьют, набьют тысячи и отступят. Скажут, не твоего ума дело, а я скажу — моего! Не согласна я… Отец вот к гапоновцам зачастил. Пойдешь к ним в воскресенье-то, Михаил Степанович?

— Пойду, — отозвался Михаил. — Вот ты, Катя, учительница, детей учишь, просвещаешь, так защити меня от матери и сестры. Зарядили обе: «Поостерегись отца Георгия, поостерегись!» Почему я креста православного должен остерегаться?

Катя мало занималась религиозными вопросами; все, что излагалось в Ветхом и Новом завете, в катехизисе и истории церкви, казалось ей не имеющим никакого отношения к той жизни, которой она, Катя, жила. А вот отец воспринимает все иначе. Что же ему сказать?

— Не может священник заботиться о нуждах рабочих, тысячу раз я это говорила и скажу в тысячу первый, — подала голос Маша, — потому что должен он заботиться о царствии небесном, а наши нужды — в царствии земном. И чем хуже нам на земле, тем священнику должно быть радостнее, потому что страданиями своими мы получаем право на рай. Ведь так? Зачем же ему заботиться о том, чтобы мы жили хорошо, да еще кое-какое материальное благо себе стяжали? Ведь этак он нас от царствия небесного будет отводить! Какой же священник, пастырь духовный, пойдет на это?

Машин голос звенел, синие глаза ее были до того сини, что Катя, давно не видавшая их, удивилась.

Михаил потер голову ладонью:

— Вот наговорила, вот наговорила! Ты посмотри, Катя, как дочь отца чешет.

— А разве она не права, отец?

— В том-то и дело, что не права! У отца Георгия состра-да-ние! — проговорил Михаил раздельно и торжественно. — Из сострадания к нам он и стоит за нас. Посади ты деревцо на юру, ветер его треплет, буря гнет и ломает, плохо растет в бедах и нуждах такое деревцо, а подопри ты его ко времени, поддержи, а может, еще и пересади в тихое место, вырастет оно пышное, могучее и создателя будет славить. Не страдать нужно человеку, а радоваться и в радости славить! Страдание калечит человека, и отец Гапон это знает.

Маша развела руками:

— Слыхали, что отец говорит? Папа, да ведь ты ересь городишь, ту, за которую на кострах сжигали! Катя, чтобы не быть пред отцом дурой, я сто книг церковных прочла, и там везде восхваляется страдание как путь в царствие небесное, А отец — еретик. Тебя от церкви твой батюшка Гапон отлучит.

— А вот не отлучит! — Михаил мягко, стыдливо, но вместе победно улыбнулся.

— Что ты поделаешь с ним, — вздохнула Наталья. — Нет, дочери отца не переспорить. Отец — это уж отец. Грозится Гапон найти для рабочих правду, и отец верит ему.

О Гапоне за заставой рассказывали многое: то он помог неимущему, то заступился за рабочего перед заводским начальством, то потребовал от полиции не творить безобразий. Главное же: он и его сторонники открыто говорили о невыносимой жизни рабочих. И никто не мешал им, никто не смел арестовать за слова: ни жандарм, ни полицейский. А почему? Потому что батюшка есть батюшка, лицо неприкосновенное… Это тебе не безбожный студент! Как вино, действовало на людей то, что в гапоновских клубах каждый мог, никого не боясь, говорить про свою жизнь.

В комнатах «собрания» под образами и царскими портретами посетители играли в шашки, домино, читали газеты. Все здесь было пронизано чувством ожидания важных событий и готовностью добиваться правды.

За Невской заставой не было отдела «собрания», и Михаил ходил на сторону. Дважды он слышал самого батюшку, и что-то в Гапоне напомнило ему раннее детство, Верхнее Змиево, отца Быстрова…

Катя купила гинторовку и поставила рядом с постелью сестры. Начались по ночам длинные разговоры, засыпали уже под утро.

Ожидая приезда Грифцова и встречи с ним, Катя первые дни как бы отдыхала — гуляла по городу, вспоминала, присматривалась, наблюдала. Погода была неприютная, осенняя. Дул холодный северный ветер, низкие дождливые тучи прикрывали город. Из водосточных труб с монотонным бульканьем бежали струйки и растекались по тротуарам. Прохожие торопились. Мелькали черные зонты, приглушенно хлопали двери магазинов.

На Невском Катя увидела неожиданных для Петербурга людей: каких-то нечиновных, не важных, одетых небогато, но которые сейчас казались хозяевами улицы. Они бодро покрикивали, поднимаясь на конки, и, если случалось кого-нибудь на тротуаре толкнуть, не просили извинения. И шагали они как-то широко, свободно, как люди, которые не хотели стесняться. Приезжие из других городов? Или, быть может, жители окраин, которые раньше не показывались в центре?

«Наверное, наверное…» — думала Катя и смотрела на них с удовольствием.

А на набережных по-прежнему проносились коляски; пунцовые, синие, голубые, розовые сетки колыхались на крупах лошадей. И такие же цвета были присвоены кушакам кучеров и тульям кучерских шапок. Люди, катавшиеся в экипажах, хотели казаться выше волнений, происходивших в городе и стране. Деланно равнодушно скользили они взглядами друг по другу, по Неве, где сновали ялики, дымили катера и белые пароходы возвращались из странствия по Ладоге. Никто из них, даже рассеянно, не останавливал взгляда на тротуаре, где шагала Катя Малинина.

И очень хорошо. Катя очень довольна, что вы не замечаете ее. Скоро приедет товарищ Антон… Антон…

Только одно смущало Катю. Правда, отец и мать ни словом не намекали ей, но жизнь с каждым днем дорожала, жить было трудно, а дочь окончила гимназию, и раз не замужем, то разве не следует ей поискать какого-нибудь места? Выросла, выучилась и повисла на шее у родителей!

Наталья угадала мысли дочери:

— Не печалься об этом. Кусок хлеба мал, да поделимся. Ученый ты человек, еще добьешься своего.

— Мама, я буду добиваться всеми силами своего, — сказала Катя, целуя мать, — и, наверное, очень скоро…

— Ну, раз скоро, так чего лучше!

В последнее время Маша жила какой-то двойственной жизнью.

Сергей женился!

Иногда она понимала, почему он женился, иногда нет.

Польстился на черные глазки и розовые щечки? Просто взял да разлюбил? Да не может этого быть!.. Что ж ты наделал, Сережа?

К жене Сергея она испытывала чувство, которое вначале никак не хотела назвать. Казалось, не нравится ей Полина, как может не нравиться любой человек, вот и все.