Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

В эту минуту ветер усилился, проник в толщу тумана и разметал его. Сизые клочья полезли вверх по сопкам, солнечные лучи ворвались в долину, все стало праздничным, нарядным: ослепительно белый туман, изумрудные склоны, голубое небо, колонны русских солдат…

Вот оно, солнце, играющее на остриях штыков!

Торжественная и страшная минута! Сколько Алешенька о ней думал!

Куропаткин по-прежнему сидел на стульчике, положив на колени руки. Он одерживал победу.

Батальоны достигли гребня. Японцы не стреляли. Громкое «ура» донеслось со склонов Горбатой сопки, батальон за батальоном исчезали по ту ее сторону. Японцы не стреляли. Они не подавали признаков жизни.

— Ваше высокопревосходительство?. — недоумевающе проговорил Алешенька.

— Да, да… сейчас мы узнаем…

Командующий сел на коня. Прямо спуститься в долину было невозможно: обрывистые крутые склоны, нагромождение скал, ручьи, бегущие через каждые десять шагов и разрыхлившие землю. Нужно было ехать вокруг.

Алешенька двигался впереди, поминутно оглядываясь на Куропаткина и его свиту: полководец вступал в непосредственное руководство своими войсками!

Когда, описав полукруг между сопками, Куропаткин спустился в долину, ее заполняли наступающие колонны Левестама. Куропаткин подозвал генерала:

— Что случилось, это же не ваше направление?

— Ваше высокопревосходительство, наступать на моем участке невозможно — болото, солдатам по колено. Я ударю отсюда.

— Торопитесь, торопитесь. Романов наступает на вашем правом фланге… По-видимому, успех, — обронил Куропаткин.

Туман исчез. Были зеленеющие склоны гор, пегие рубахи солдат, небо, делавшееся все выше и прозрачнее.

Солдаты шли весело.

— Надеюсь, братцы, постараетесь! — кричал Куропаткин.

— Здравия желаем, вашдительство!

— Доложу государю императору о вашей победе!

— Ур-ра! Ур-ра!

Стрелки карабкались на сопку, скользили, падали, тут же подымались.

Куропаткин выхватил шашку. Поднятая над головой, она засияла в лучах солнца.

Из кавалькады Куропаткина Алешенька первым взобрался на вершину сопки. Перед ним раскинулась овальная долина, сжатая к югу пологими горами. По долине двигались наши войска. С левой стороны спускались батальоны Засулича, В небе реял воздушный шар.

Веселое, радостное зрелище: утро, много солнца, свежести, бодрое наступление полков! Вот она, война!

Куропаткин стоял на серой сверкающей скале и смотрел в бинокль.

Он не видел ни одного японца.

— Поезжайте к Егорову! — приказал он Ивневу.

Алешенька поскакал. Дождь наделал беды, всюду текли потоки, ноги коня глубоко погружались в размягченную, зыбкую землю.

Шар спустился. Егоров выскочил из корзинки. Он разминал члены и не торопился что-либо сообщать.

— Господин капитан, ну что? Командующий ждет…

— Ждет? — переспросил Егоров, осматривая сапоги, к которым сразу налипло сто пудов грязи. — Кого ждет? Японцев? Японцев нет. Ушли.

— То есть как «ушли»?

— Ушли, предположив, что мы будем наступать. Когда я взлетел, было еще темно. Да их и всего-то было немного, не больше батальона. Чаю! — вдруг крикнул Егоров. — Творогов, чаю! Совсем закоченел, извините.

— Сейчас буду варить, вашскабродие.

— Поручик, стакан чаю.

— Что вы! Это такая неожиданность. Неужели ни одного японца?

— Абсолютная чистота. Враг отступил. Есть время попить чайку.

Алешенька поскакал назад. Свежесть воздуха таяла с каждой минутой. Вот от гранитной, красной с синими прожилками скалы ударило жаром, в ущелье уже невозможно дышать. Расстегнул воротник.

— Японцы ушли! Что это значит? — бормотал Алешенька, испытывая тяжелое разочарование. — Но как это может быть?

Куропаткин еще издали закричал:

— Ну, докладывайте, докладывайте, поручик!

Не соскакивая с коня, Алешенька доложил:

— Ни одного японца, ваше высокопревосходительство. Все ушли. Егоров предполагает: из боязни нашего наступления. А было их всего с батальон.

Куропаткин изменился в лице.

— Ваше высокопревосходительство, — тихо спросил Алешенька, — что же это такое?

Куропаткин криво усмехнулся, сложил подзорную трубу и протянул ее Торчинову. Лицо его стало грузным и усталым. Спотыкаясь, поднимая на сапогах комья липкой грязи, он подошел к уступу скалы и сел. Достал портсигар, руки его дрожали. Он поймал улыбку Остен-Сакена, довольного тем, что японцев не оказалось, а победа тем не менее есть, ибо сопки, которые нужно было занять, заняты, и сказал Алешеньке:

— Вы спрашиваете, что это такое, милый Алешенька? Куроки сюда и не ходил вовсе… А генерал-то Левестам, — он усмехнулся, — генерал Левестам оставил перевалы… Вот результат нашей разведывательной службы!

И тут Алешенька понял всю глубину несчастья: из-за обходного движения Куроки армия получила приказ оставить Ташичао, а обходного движения-то и не было. Значит, армия отступает с важнейших позиций, не будучи вынужденной к тому ни силами противника, ни обстановкой.

Это было настоящее поражение. И не только потому, что теряли важнейший пункт, но и потому, что армия, которую только что убедили, что больше она не будет отступать, отступила вновь.

Куропаткин смотрел перед собой. Вот они, яркие утренние долины и горы, только что казавшиеся ему местом его победы.

Но вместе со стыдом и разочарованием было облегчение оттого, что решительная минута отсрочена, что она наступит под Ляояном, в отлично укрепленном районе, куда подойдут новые корпуса.

— Ну-с, — сказал командующий, — прекратим движение колонн. Батальонам взять направление на Хайчен.

Разведчики улеглись на краю поля.

Рядом была дорога, а за ней, в двухстах шагах, деревня, обнесенная земляной стеной, размытой у подножия сопки. То, что на сопке издали представлялось Логунову окопами, теперь оказалось простыми неглубокими овражками.

Нет, японцы не окапывались, они не ждали нападения.

У крайней фанзы над костром кипел котел. Японцы занимались всеми теми делами, которыми занимаются солдаты всех армий на биваках: чистили оружие и обмундирование, суетились во дворах, перебегали из фанзы в фанзу, разговаривали друг с другом весело и беззаботно, забывая о том, что они на войне, то есть накануне смерти.

Вот в расстегнутом кителе и босиком низкий, широкоплечий офицер. В бинокль лицо его совершенно близко, губы шевелятся, выбрасывая неслышные, судя по выражению лица добродушные слова.

Все ясно. Скорее назад, к Свистунову!

Свистунов со своим ушедшим вперед батальоном решил овладеть деревней.

Он внимательно обдумал план атаки и сейчас излагал его на опушке дубового леса, стоя на коленях в кустах. Хрулев высоко закинул голову, вслушиваясь в отрывистые слова командира батальона. Около него сидел Радомышельский, полный, с выпученными глазами, командир 3-й роты. Шапкин, надвинув на лоб фуражку, смотрел в землю. Пальцы его скрещенных рук окаменели. Шульга поглядывал на него искоса, в глазах его блестел раздраженный огонек.