Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

— Нигде не слыхано, — согласился Жилин, — Окончим войну, Емельянов, — поступишь в цирк. Думай об этом, я тебе добра желаю.

Логунов незаметно мимо солдат прошел на улицу.

То там, то здесь горели костры. В третьем дворе пели песню. Теплый ветер неторопливо реял по улице и разносил душистую гарь соломы. Вихрастая сопка, та, от которой они начали атаку, таяла в ночи. Кого-то окликнул патруль. Оказалось, китайцы, разбежавшиеся при первых звуках стрельбы, возвращались по домам.

Логунов проверил патрули, посты и зашел к Свистунову. Капитан пил чай и сообщил, что с минуты на минуту прибудет полк.

— Между прочим, ты оказался прав, — сказал он. — Ширинский пришел в ярость оттого, что мы разбили японцев. Как посмели самовольно, не зная, не учитывая, в то время как наверняка в плане командующего армией… и так далее…

Он вздохнул.

— Устроил свою Ниночку?

— Она при раненых.

— Бывают все-таки чудеса, — задумчиво сказал Свистунов.

Алексей Иванович родился в то время, когда отец его еще находился в крестьянстве, бедствовал и, по общему мнению всей деревни, должен был пойти по миру.

Однако он устоял. Бросил деревню, где-то на ярмарке подобрал больного жеребенка, выходил его, купил за полтора рубля старую телегу, починил ее. С этого начал. Через десять лет, пройдя огонь, воду и медные трубы, стал в Твери хозяином шорной лавки и кирпичного дома.

Старшие сыновья Ивана Попова остались при отцовском деле, младшего он решил сделать чиновником, — пусть носит фуражку с кокардой и будет «их благородие».

Для этой цели юношу, окончившего городское училище, отец отвел в казначейство, где ему был хорошо знаком старший бухгалтер.

Через шесть лет Алексей Иванович получил чин и назначение на должность младшего бухгалтера казначейства в город Гарволин, Седлецкой губернии.

Человек он был любознательный. Многим интересовался и много читал. Но особенно его интересовала жизнь человеческого общества. С жадным вниманием знакомился он с мнениями иностранных социологов и с книгами русских писателей на эту тему. Одни взгляды считал фантастичными, другие реальными, выбирая из них то, что соответствовало его наблюдениям, характеру и желаниям.

С приезжавшими на лето в Гарволин двумя студентами, сыновьями врача и священника, он часами спорил по вопросам науки и политики.

— Вам бы только изменение существующего строя! — восклицал он. — Да разве в строе дело? В нас с вами дело. Жалуемся, возмущаемся и бездельничаем. Нужен просвещенный человек. Он школы построит, библиотеки откроет. Нужен капиталист, умный, дальновидный, готовый преобразовать жизнь.

Алексей Иванович на эту тему мог говорить бесконечно.

Студенты яростно нападали на него:

— Не забывайте, где вы живете: вы живете в Российской империи!

— Ну так что ж!

— Мало еще вы хлебнули российской действительности…

— Ладно! Ладно! Посмотрим!

К службе Алексей Иванович относился внимательно. Но ведь можно было бесконечное количество лет сидеть в младших бухгалтерах. Многие чиновники жизнь кончали в этой скромной должности. Алексея Ивановича охватывал ужас при мысли, что он из года в год будет жить в Гарволине, просиживать до трех часов в казначействе, возвращаться домой, обедать, и этим будет исчерпываться все… Дальше не будет ничего. Неужели так протечет его жизнь? Младший бухгалтер в Гарволине!..

Он был высок, широкоплеч, статен. Немного жидковатые волосы зачесывал набок, говорил мягким баритоном, хорошо рисовал. Как-то один из сослуживцев, маленький, невзрачный человек, сказал ему, что, обладай он достоинствами Алексея Ивановича, он недолго бы засиделся в Гарволине.

Алексей Иванович посмеялся над сослуживцем, однако слова его запомнил и однажды в грустную, какую-то пустую минуту решил последовать его совету.

Он отправился в Седлец на поиски выгодной невесты.

В Седлеце остановился за дзвонницей у своего крестного отца, который, хотя и усомнился в благоприятном исходе замысла Алексея Ивановича, тем не менее познакомил его с местным ловкачом и фактором Варшавским, рыжебородым евреем, оказывавшим всевозможные услуги чиновничьему населению Седлеца.

Выслушав Попова, Варшавский снял свой засаленный, черного сукна картуз, почесал в затылке, почмокал губами, покачал головой, однако дело начал, и уже через несколько дней Алексей Иванович прогуливался в городском парке с дочерью недавно умершего генерала в отставке. Дочь генерала была немолода и некрасива, ее ожидала грустная участь старой девы.

Она цепко ухватилась за Алексея Ивановича. В семье ее произошли горячие споры: жених — почти мещанин! Всего-навсего младший бухгалтер в Гарволине!

Но девица стояла на своем.

Алексей Иванович приехал с визитом и очаровал всех статностью, мужественной красотой и талантом рисовальщика.

Он нарисовал генеральшу, еще не старую полную женщину, в кресле у окна. Он изобразил ее замужних дочерей среди букетов сирени и бесчисленное количество раз рисовал свою невесту, придавая ее некрасивым чертам легкость, изящество и страстность. Невеста была близка к блаженству.

Свадьба должна была состояться через месяц. Алексея Ивановича переводили в седлецкое казначейство старшим бухгалтером. Это было огромное и быстрое повышение.

Фактор Варшавский потирал руки, уже ощущая в кармане обещанный четвертной. Крестный отец недоуменно пожимал плечами. Все шло к благополучному завершению.

Алексей Иванович вернулся в Гарволин, чтобы подготовиться к переезду.

Его ожидали в Седлеце через неделю. Но Алексей Иванович не приехал ни через неделю, ни через две.

Неожиданно его охватила тоска. В Гарволине у него была панна Марыся. Дочь молочницы, она не предъявляла никаких прав, но вместо нее права предъявляла ее красота. Когда Алексей Иванович вернулся в Гарволин, чтобы проститься с ней и со своей холостяцкой жизнью, он почувствовал тоску и злость. Приходили минуты, когда служебная карьера представлялась ему ничем по сравнению с любовью и женскими ласками.

Каждую ночь пробирался он на сеновал к Марысе. Стодолу освещала луна, перед стодолой лежало таинственное ночное поле, заросшее у края темными кустами. Марыся ждала его, обняв колени руками, и лунный свет озарял ее лицо.

Со дня на день откладывал Алексей Иванович отъезд, каждое утро говоря себе, что это последняя ночь и последние объятия.

Невеста прислала две телеграммы, беспокоясь о здоровье жениха. В конце третьей недели, не дождавшись ответа, она приехала в Гарволин сама. Старообразная, в кокетливой шляпке, пригодной для пятнадцатилетней, тряслась она на извозчике, поглядывая по сторонам тревожно, пугливо и зло.