Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

В первый же день он познакомился с Мироновым, соседом по номеру, чиновником переселенческого управления. Миронов хотя и давно жил во Владивостоке, не обзавелся ни семьей, ни квартирой.

Он рассказал, что во Владивостоке трудно, почти невозможно жениться — нет женщин. Что те из мужчин, которым посчастливилось завести жен, держат их взаперти и холостяков не пускают к себе на порог. Поэтому вся жизнь города сосредоточена в трактирах, кабаках и носит оттенок…

Миронов, широкоплечий, приземистый, с бледно-голубыми задумчивыми глазами и светлыми длинными волосами, пошевелил пальцами и прищурился, подбирая нужное слово.

— Именно тот самый оттенок, — сказал он, — Надо усмирять страсти, если хотите жить здесь. Бойтесь водки и карт.

— Что вы, Зотик Яковлевич! — засмеялся Попов. — Разве для этого я приехал сюда?!

Новые знакомые отправились в кофейную Пиллера.

В кофейной, где можно было и обедать, и ужинать, и тут же за столиками играть в карты, было шумно. Рыжий толстый Пиллер и стройная, с голыми красивыми руками Пиллерша командовали бойками, выносившими из-за бархатной портьеры подносы. Супруги говорили одновременно по-русски, по-китайски и по-английски, на том ломаном языке, который установился на азиатских берегах Тихого океана.

Народ в кофейной был всех видов. Рядом с морскими офицерами в белоснежных кителях — пиджаки, обтрепанные тужурки и сюртуки весьма солидной давности. Пиллер что-то сердито говорил своей супруге. Она слушала его, презрительно улыбаясь. За соседним столиком лейтенант рассказывал, что манзы на острове Аскольда нашли золото и, ничтоже сумняшеся, моют его под самым нашим носом и отправляют в Китай.

Справа, в углу, сидел чернявый, с короткими усиками господин средних лет и слушал, посасывая трубку и важно привалившись к спинке стула, сухощавого мужчину в потертом морском кителе. Сухощавому хотелось бить китов.

— Киты обогатят всякою. Немножко ловкости, немножко труда — и вы чертовски богаты, — говорил он.

— О да! — соглашался чернявым господин и отпивал глоток вина.

— Между прочим, если вы думаете, что это русские, — сказал Алексею Ивановичу Миронов, — это далеко не так. С усиками и трубкой — это промышленник Линдгольм, а второй — ссыльный поляк Сенкевич. Жила-человек. Не имеет ничего, а хочет иметь все. Как, впрочем, и все здесь.

— Так собьем компанийку? — спрашивал Сенкевич.

— Мало у меня шхун. Для вашей затеи нужно иметь еще одну шхуну.

— Попросите у Лесовского приз.

Линдгольм выколотил трубку и набил ее снова. Сенкевичу принесли тарелку с пончиками.

— А мы поедим дичины, — скачал Миронов. — Здесь можно есть то, что едали наши предки: закажем себе лебедя! Австралийские лебеди превкусные.

Алексей Иванович ел лебедя и слушал Миронова, который рассказывал, что переселенческое управление строит бараки для переселенцев. Постройка бараков и поставка сельскохозяйственного инвентаря — дело выгодное.

— Тут у нас на американский лад, — говорил Миронов. — Европа за десятью морями, а Америка близехонько. Крестьяне у нас обзаводятся машинами, как фермеры. Да и шутка ли сказать: земли им нарезают по тридцать десятин!

В этот первый день Алексей Иванович узнал многое. На острове Аскольда манзы моют золото. Неподалеку от города нашли каменный уголь. Залежи его так могучи, что выходят прямо на поверхность. Уголь копают лопатой, он никому не принадлежит. Можно городу и переселенцам поставлять лес, кирпич. На кирпиче можно нажить миллионы. Некто Иванов занялся рыбалками… Богатство, раздолье…

Алексей Иванович вернулся в гостиницу, лег спать и не мог заснуть. То вставал перед ним китайский базар, кишащий товарами и людьми, то соблазнительная госпожа Пиллер, то рассекающий волны китобой… Ко всему можно было здесь приложить руки. Но имелось одно препятствие: у Алексея Ивановича не было денег. Даже на пропитание и оплату номера. Впрочем, он надеялся на кредит в гостинице.

На этой мысли Алексей Иванович заснул.

Француз в кредите отказал.

— О нет, — сказал он, тараща круглые глаза. — Не просите, — никакого кредита.

— По почему? — оскорбился Алексей Иванович.

— Кредит? Невозможно! Прошу вас уплатить.

— Сколько угодно, — проговорил Алексей Иванович, хотя в кармане у него оставалось всего три рубля. — По правде сказать, такие порядки я встречаю впервые. Я, видите ли, не люблю платить по мелочам.

Француз стоял, опираясь ладонями о стол. Руки у него были пухлые, усики короткие, ровная эспаньолка. Получив рубль серебром, он сунул его в жилетный карман и посмотрел в глаза Алексею Ивановичу на одну секунду продолжительнее, чем полагалось.

— О, здесь разный народ, — сказал он, подняв плечи. — Ваши ссыльные, потом те, что были вчера солдатами. Сегодня они уже не солдаты и остаются здесь, но у них нет денег. Много приезжает господ со всех сторон: сегодня он приехал из Америки, завтра уезжает в Японию или Китай. Вот вы приехали… Надо, господин, платить, кредита нет.

— Что ж, отлично, — задумчиво согласился Алексей Иванович, приподнял фуражку и вышел на улицу.

В бухте он увидел с десяток кораблей. К фрегату «Князь Пожарский» шел катер. Вода под веслами дрожала, ослепительно отражая солнце, и так же ослепительно сверкали белые матроски гребцов. Серое бревенчатое здание стояло против Ключевой улицы — простой тропинки на вздыбленную сопку.

Из серого здания вышел цивильный в золотистом чесучовом костюме и золотистой панаме — Линдгольм.

За Машкиным оврагом — обширным распадком, заросшим дубами, — Линдгольм стал подниматься на сопку.

Алексей Иванович последовал за ним.

Тропа была крута и камениста. Когда Линдгольм остановился передохнуть, Алексей Иванович остановился тоже. Под ними был Владивосток, его зеленые, красные и желтые железные крыши. Растительность, внизу казавшаяся скупой, сверху представлялась живописным букетом. По Американской двигались пешеходы, проезжали долгуши. И снова и снова радовали бухта, на которую от солнечного блеска больно было смотреть, и заливы Амурский и Уссурийский с синими мягкими очертаниями берегов.

Линдгольм сдвинул на затылок шляпу, вытер платком лоб. Полное бритое лицо, важное, даже с оттенком надменности.

Через четверть часа он и Алексей Иванович взобрались на сопку. Совсем близко стояло солидное кирпичное здание с пыльными оконцами, с высокими железными трубами.

Алексей Иванович поравнялся с Линдгольмом.

— Я человек приезжий. Извините… Что это за здание?

— Мельница, — буркнул Линдгольм. Внимательно оглядел Алексея Ивановича. Алексей Иванович был на полголовы выше его. Лицо его, очевидно, понравилось голландцу. Он сказал мягче: