Алексей Котенев - Грозовой август

— Вот додумались! Да за кого они нас принимают? — поморщился Державин и окинул долгим взглядом кипевшее людское море. Перед глазами мелькали смуглые лица, широкополые и конические островерхие шляпы, белые панамы, травяные плащи. «А ведь эти люди, собранные чуть ли не со всех концов Азии, просидевшие около месяца в темных вагонах хинан рэсся, совсем, наверное, не знают, кто мы такие, откуда взялись и какие перемены произошли на белом свете за последние три недели. Откуда же им знать?» — подумал Державин.

Решили провести митинг.

На платформу из Штабного вагона вынесли гвардейское знамя бригады. Распластался на ветру трепещущий шелк, сверкнул золотой венчик. Сотни пар глаз смотрели на алое полотнище, на изображенного на нем человека.

— Это Ленин! — негромко сказал Иволгин стоявшей рядом с ним кореянке. И слово это пошло все дальше, дальше по забитому людьми перрону, полетело по всей площади.

— Дорогие друзья! — начал Державин. — Мы пришли к вам из страны Ленина. Четыре года мы изгоняли врага с нашей родной земли, вызволяли народы Европы из фашистской неволи. Мы потеряли миллионы людей. Тысячи городов наших и сел лежат в развалинах. Нет меры людскому горю, людским слезам, пролитой крови.

Генерал говорил медленно, чтобы Русанов успевал перевести его слова этой разноликой, разноязычной толпе.

— Не каждому дано в минуты бедствия и тяжкого горя думать о горе других, — продолжал генерал. — У советских людей своя натура. Освобождая Европу, мы не забывали и про Азию. Нет, не забывали! И мы пришли к вам — вышвырнули заморского дракона с ваших земель, принесли вам свободу!

Когда Русанов перевел эти слова, людское море ухнуло, заходило, заколыхалось зыбучими волнами.

Генерал сделал паузу, поднял руку и торжественно объявил:

— Пятнадцатого августа многострадальная Корея стала свободной республикой!

Взрыв аплодисментов.

— Сорен гуиндор мансе! [41] Ура советским воинам! ( кор. )

— Семнадцатого августа провозглашена Индонезийская республика! — так же громко, с той же торжественностью произнес Державин.

Снова буря аплодисментов, ликование, восторги.

— Двадцать девятого августа партизаны Вьетнама вступили в Ханой. Образовано Временное народное правительство во главе с товарищем Хо Ши Мином!

— Льенсо монам! — прокатилось вдоль загруженных танками платформ.

В воздух полетели сотни шляп — корейские сакади, широкополые китайские доули, лаосские муаки. Захлопали тысячи ладоней.

Рядом с Державиным стоял Ван Гу-ан. Не спуская глаз, смотрел он на советского генерала и тихо шептал:

— Пэнью, хао! [42] Друг, хорошо! ( кит. )

Волобой тронул его за плечо:

— Будет и твоя страна свободной республикой! Обязательно будет — попомни мои слова.

Державин выждал, когда стихнет людской гомон, сказал, понизив голос:

— Тут ваши представители просят у нас японский склад с оружием. Спрашивают, чем заплатить за него? Не надо нам никакой платы. Никакой. Берите его бесплатно. — И, повернувшись к мукденскому рикше и китайцу в синей куртке, произнес: — Лишь об одном просим вас: не забывайте тех, кто пришел к вам на выручку в лихую годину, тех, кто выбил эти винтовки из рук ваших врагов, кто пал геройской смертью под Хайларом и Муданцзяном, кто не спустился с нами с крутых хинганских перевалов. Тысячи своих боевых друзей мы оставили в китайской земле. Помните о них! Пусть никогда не зарастают травой тропинки к их могилам!..

Толпа точно разом вздохнула, загудела сотнями голосов. Ван Гу-ан встал у знамени рядом с Державиным и, запинаясь от волнения, поклялся: китайцы будут вечно помнить русских — до тех пор, пока стоит земля, пока светит над нею солнце, пока течет в море Янцзы...

К Державину подскочил китаец в синей куртке, схватил его за руку, стал неистово ее трясти, потом запрокинул голову и громко торопливо заговорил. Паровозный свисток заглушил его слова. Поезд тронулся.

— Что он говорил? — спросил генерал, глядя на соскочившего с платформы китайца.

— Благодарил за оружие, — ответил Русанов. — И сильно удивлялся: сказал, что они никогда не ожидали от белых столько добра. Белые, говорит, всегда несли китайцам только зло.

— Что? — нахмурился Державин. — Вот это сморозил!..

Ветер погнал над платформами клочья сизого дыма. Китайцы, корейцы, вьетнамцы, маньчжуры, дауры бежали за эшелоном, казалось, готовы были катить его на руках до самого океана.

Над головами людей выросла сутулая фигура Ван Гу-ана, взметнулась блеснувшая на солнце сигнальная труба. Ю-ю затрубил «сбор».

Вставший из могилы рикша собирал дивизию.

Осталась позади шумная, взбудораженная станция Цзиньджоу. Навстречу бежали и уплывали назад зеленые сопки и каменистые холмы. В ушах все еще звучали восторженные возгласы, мелькали перед глазами сотни незнакомых лиц.

Державин и Викентий Иванович стояли у штабного автобуса и долго глядели на таявшие вдали дома, темные сады и высокое кирпичное депо, над которым все еще струился сизый дым.

— Да, немало удивил меня этот субъект в синей куртке, — сказал Державин. — Он, видите ли, не ждал от белокожих добра — белокожие несли китайцам всегда только зло.

— Ну что же? Его ненависть к белым нетрудно объяснить. Ты же знаешь, что здесь творили белые европейцы и американцы. Англичане захватили Гонконг и пролезли в бассейн реки Янцзы, немцы в свое время оттяпали район бухты в Шаньдуне, американцы и вовсе разлеглись в Китае, как у себя дома. Да и наш белый царь не прочь был поживиться чужим куском. Весь Китай был по существу растерзан, разделен на «зоны влияния».

— Это ясно, и ты не учи меня политграмоте. Но разве японцы меньше причинили им зла?

— Ну что ты мне доказываешь?

— Так какой же дурак делит людей на друзей и врагов по цвету кожи?

— Вот ты ему и сказал бы...

— А знаешь ли ты, сколько мы им помогали все эти годы? [43] Только за последние два предвоенных года Китаю было передано для борьбы с японскими захватчиками 985 самолетов, 82 танка, 1300 орудий, 14000 пулеметов и много боеприпасов. — Прим. авт. А он, видите ли, не ожидал от нас — от белых — такой доброты!

— Японским складом с оружием ты его действительно удивил. Кстати сказать, ты законно передал этот склад? Или посвоевольничал?

— К твоему сведению, имею прямые указания от командующего: все трофейное оружие передать китайским друзьям. Мало того — мы оставим им свое оружие. Как видишь — ничего не жалеем. Готовы снять с себя последнюю рубаху [44] Народно-освободительной армии Китая были переданы японские арсеналы, трофейное оружие и боевая техника, а позднее и часть советского оружия. — Прим. авт. .

— Это наш братский долг.