Алексей Котенев - Грозовой август

За поворотом показалась забайкальская столица — Чита. Она как будто грелась на солнышке, раскинувшись в продолговатой зеленой низине. Домики опушены прозрачной майской зеленью. Над ними бугрились пологие сопки, расцвеченные голубовато-сиреневыми кустами багульника. А над сопками голубело небо — чистое, без единого облачка.

Паровоз дал протяжный свисток, и «пятьсот веселый» подкатил к вокзалу. Державин попрощался с Настасьей, обнял отца, поцеловал Гришку, пожелал им доброго пути, заспешил вместе с Иволгиным к выходу.

— Вот так-то, батенька мой, бывает в дальней дороге, — сказал Державин, когда они вышли на перрон, — свыкаются люди в вагонах, вроде бы родней становятся.

— Точно, — подтвердил Иволгин так уверенно, будто не раз бывал в дальних дорогах.

— А может, ты и на самом деле родней мне доводишься? — спросил генерал. — У нас, между прочим, чуть не в каждой деревне родичи. Из Кленов, говоришь? И в Кленах были свои — не то Ласточкины, не то Касаткины. А может быть, Иволгины — теперь уж не помню.

Если бы Иволгин заподозрил, что генерал набивается в родственники для того только, чтобы утешить его, он отверг бы такую заботу о себе. Но возможно, причина совсем другая: генерал потерял близких и тянется к людям. Зачем же отталкивать старика?

— Все может быть, товарищ генерал, — согласился Сережка, — и у нас родня по всей Брянщине.

— Любопытно, — сказал Державин и предложил: — А коль так, то поедем-ка, дружище, ко мне чай пить. Не возражаешь? Ведь в Чите у тебя пока что ни кола ни двора?

Они сели в машину, поданную генералу, и вскоре подъехали к похожему на коробку дому, обнесенному серым низким штакетником. В запустелой квартире Державина пахло лесом, грибами. У книжного шкафа темнело чучело глухаря, сидевшего на кривом кедровом суку. Рядом на рогах дикого козла висели двуствольное бескурковое ружье и патронташ. Правее на маленьком, усыпанном сосновыми шишками столике между высохшими прутиками багульника стоял небольшой портрет улыбавшегося на солнце мальчишки лет четырнадцати с пионерским галстуком на шее.

— Да-а, — печально сказал генерал. — Вот такой он был, мой Сережка. Все рогатки здесь мастерил, будильники разбирал...

Пока готовили чай, водитель привел охотничью собаку — пятнистого ушастого сеттера, которого Державин оставлял на время командировки на фронт у соседей. Наскучавшийся за два года, пес бросился к хозяину, лизал ему руки, тыкался мордой в колени.

За чаем генерал сказал, что хочет направить Иволгина в приграничный батальон, где замполитом служит его шурин майор Русанов. Потом принялся звонить в штаб, сообщал всем сослуживцам о своем возвращении и как бы между прочим добавлял, что у него гостит лейтенант, племянник, которого он намерен направить на Бутугур к Викентию — чтоб не разболтался.

Чувствовалось: генералу хотелось о ком-нибудь заботиться. Он с величайшим удовольствием собирал своего случайного попутчика к новому месту службы, сам заказал ему проездные документы, предостерегал от возможных ошибок на первых шагах службы, обещал приехать проведать.

Вечером Иволгин сел в полутемный вагон поезда Чита — Отпор. Глянув на городские огни, едва приметно улыбнулся: приятно было сознавать, что и у него здесь есть свой огонек. Возможно, сидит за столом седой человек и думает в эту минуту о нем. Хорошо, когда о тебе кто-то думает! С этой мыслью Иволгин лег на жесткую, голую полку и мгновенно уснул.

Он проснулся утром от яркого света в глазах: вагон был весь пронизан косыми солнечными лучами.

— Даурию проехали, следующий полустанок — ваш! — громко объявила проводница.

Иволгин взял чемодан и вышел в тамбур. Когда поезд замедлил ход, не дожидаясь остановки, выпрыгнул из вагона и остановился на краю насыпи. Состав с грохотом помчался дальше, к пограничной станции Отпор, а Иволгин, освещенный лучами поднимавшегося над землей солнца, глядел во все глаза на раскинувшуюся перед ним бескрайнюю буро-зеленую степь и не успевшее разголубеться весеннее небо. Вокруг ни деревца, ни кустика, ни единого домика — одна травяная гладь. А на ней ковыльные сопки, похожие на гигантские волны.

— Вот это сила!.. — выдохнул он и снял пилотку. Свежий ветер с границы пахнул ему в лицо.

У железнодорожной насыпи стоял телеграфный столб, весь изъеденный, источенный гонимыми ветром песчинками. Поодаль рыжела водонапорная башня, около нее — повозка с бочкой. Над ней поблескивала на солнце водяная струя. Все, что виделось вокруг, — и лошадь, и столб, и бочка — казалось игрушечным в этой безбрежной степи. «И чего они здесь клены не сажают?» — подумал Иволгин, направляясь к водокачке.

— Как добраться до полевой почты тридцать четыре шестьсот семьдесят? — спросил он у солдата-водовоза.

— Все полевые почты нынче у Бурой сопки на митинге, — с радостью ответил водовоз. — День Победы сегодня. Не слыхали? Садитесь — подвезу. — Он вскочил на облучок, натянул вожжи, стегнул по спине монгольского конька.

У подножия Бурой сопки кишела, гудела солдатская толпа. Посередине людского муравейника виднелся серый грузовик, увитый кумачовыми лентами. Над грузовиком развевались на ветру красные знамена. В кузове стояли пять-шесть офицеров. Один из них — небольшого роста полковник — поднял кверху руку и что-то крикнул. Все зааплодировали, в воздух полетели выгоревшие солдатские пилотки.

Иволгин о любопытством смотрел на это радостно бушевавшее людское море. Только не мог он понять, почему на всех такие белесые гимнастерки. «Неужели так выгорели? А может быть, форма здесь такая, под цвет степного ковыля?» Он отыскивал глазами малиновые погоны, чтобы поскорее пришвартоваться к батальону капитана Ветрова, куда получил назначение для прохождения дальнейшей службы.

Сергей пробрался мимо разместившихся на бугорке артиллеристов и увидел наконец лейтенанта с малиновыми погонами, державшегося особняком от остальных пехотинцев. Тот не обратил на Иволгина никакого внимания и все посматривал то на грузовик, то на сидевшую поодаль девушку с выбившимися из-под пилотки светлыми локонами и маленьким, чуть вздернутым носиком.

— Вы случаем не из батальона Ветрова? — спросил у него Иволгин.

— А вам кого? Вы из штаба? — Лейтенант задержался взглядом на Сережкином ордене и гвардейском знаке.

— Из какого штаба? Служить к вам приехал.

— Служи-ить? — Лейтенант недоверчиво прищурил темные глаза.

У него красивое, чисто выбритое лицо с крепким подбородком. На лоб свисал фигурный завиток волос — лейтенант, видно, немало потрудился, чтобы придать ему именно такую форму. От висков спускались вниз тоненькие бакенбарды. «Под заправского гусара!» — подумал, улыбнувшись, Иволгин.