Алексей Котенев - Грозовой август

— Тсс... Не балуй! Я — свой, — прошептал моряк, прижав указательным пальцем кончик своего широкого носа.

Это и был Чайка — боец выходившего из окружения отряда, который выручили партизаны. Узнав о Сережкином горе, Чайка позвал парнишку к себе в отряд.

— Бери и этого рыжего блондина, — пошутил матрос, шагнув к прижавшему уши Игреньке.

— Не трожь коня — зашибет, — предупредил Сережка. — Он сам пойдет за мной.

Они спустились в темную лощину, потом вышли на лесную вырубку. Игренька шел за ними. За молодым осинником открылась полянка, густо поросшая кипреем с пурпуровыми цветами. Увидев под кустом давленые ягоды малины, Сережка вздрогнул — подумал сперва, что это человечья кровь. За полянкой начинался густой ельник, из него одноглазо выглядывало жерло танковой пушки. У танка лежал, запрокинув голову, смуглый, чернобровый капитан.

— Птенца подобрал, товарищ капитан. Из гнезда выпал, — сказал Чайка и кивнул на Сережку. — Между прочим, пытался оказать вооруженное сопротивление холодным оружием.

Капитан глянул на волочившуюся по траве Сережкину шашку, на буденовский шлем, из-под которого торчали нестриженые волосы, приподнялся на локте, вполне серьезно сказал:

— Да какой же это птенец, Чайка? Это настоящий орленок!

Чайка принес котелок гречневой каши с салом, кусок хлеба и сказал, что Сережка может считать себя бойцом конно-механизированной группы. В этой группе были представлены чуть не все рода войск — танкисты и пехотинцы, кавалеристы и артиллеристы с двумя пушками и даже два матроса, прибившиеся к отряду совершенно случайно: ехали с Балтики в отпуск домой и попали под бомбежку в первый же день войны.

Капитан глухими лесами выводил к линии фронта остатки танкового полка полковника Хлобыстова. Гитлеровцы опасались соваться в леса, но препятствий для отряда и без них хватало — топи, болота, непролазные трясины и чащи. В отряде было четыре танка — все, что осталось от полка, — и выбираться с ними из окружения было трудно. Чайка предлагал захоронить танки в лесу до подхода своих, но капитан и слышать об этом не хотел. В командирской машине хранилось в чехле Знамя полка. Танкист считал, что в лесах Брянщины затаилось немало броневых машин — они непременно должны прорваться через линию фронта и вновь вступить в боевой строй. Нет, не погибнет полк, если сберегут они свое Знамя!

Сережка состоял при командире адъютантом для особых поручений. То его посылали узнать, не занята ли немцами дорога, то ему поручали разведать, где ближайший колодец или озерцо. Как-то, возвращаясь из разведки, он нашел брошенную оркестровую трубу, и Чайка стал называть Сережку трубачом конно-механизированной группы.

Однажды отряд, разведав все заранее, напал на немецкий обоз с боеприпасами и горючим. Сережке было приказано находиться при засаде, но, когда конники ринулись на обоз, Игренька тоже помчался за Чайкиной лошадью. Так Сережку занесло в самую гущу боя, он даже успел рубануть отцовской саблей одного фашиста.

После боя за завтраком Чайка сказал:

— Орленок-то наш на крыло встает.

— А ты как думал! — подмигнул капитан. — Ты погляди, какой у парня цепкий глаз. Это же прирожденный танкист!

Под вечер командиру отряда доложили, что на выходе из лесного массива — линия фронта. Надо было обдумать, как через нее пробраться.

— Завязать контакт с той стороной, — сказал Чайка и попросил поручить это дело ему.

Капитан уже было согласился, но тут подал голос Сережка:

— Если кого посылать на связь — так это меня, — сказал он. — Ну кто подумает, что я красноармеец? Шашку — оставлю, шлем с трубой — оставлю. Мальчишка и мальчишка. Мало их шастает вокруг...

Капитан признал, что в Сережкиных доводах есть прямой резон: мальчишке действительно легче перейти через линию фронта.

— Эх, Сережка, Сережка... Играть бы тебе в бабки, зорить бы тебе сорочьи гнезда, — со вздохом проговорил командир и начал его инструктировать, как лучше перемахнуть через линию фронта и что он должен сказать советскому командованию, какие сигналы перед прорывом надо подать с той стороны. На прощание поцеловал Сережку и сказал:

— Вот пробьемся к своим, сколотим танковый полк. Разучишь на трубе песню про Орленка — она будет у нас сигналом к атаке.

Сережка вскочил на Игреньку, вцепился в конскую гриву и исчез, как призрак.

Конечно, боязно было ему одному в лесу. Страшился он не только фашистов, но и волков и филинов. Увидев в кустах гнилой пень, похожий на совиную голову, так испугался, что хотел повернуть обратно. Но как повернешь, если сам вызвался ехать?

Сережка благополучно проскользнул через линию фронта. На рассвете ударили наши пушки. Они били по намеченному для прорыва участку, расчищая дорогу конно-механизированной группе. Бой был тяжелый. Немцы дрались упорно, но внезапный удар наших танков с тыла ошеломил их. Возникшим замешательством и воспользовался отряд, прорвался к своим.

Только капитану не довелось порадоваться удаче. Он был тяжело ранен, потерял сознание, и его на повозке отправили в медсанбат. Повозочный и сопровождавшая раненого сестра не вернулись в полк.

— Выходит, попали под бомбежку, — сказал Чайка. — Значит — амба! Не уберегли капитана! — твердил он. — А какой был человек!.. Он же переодетый моряк. Якорь у него на груди, сам видел. И душа у него морская, хоть и говорил, что из шахтеров. Меня-то не проведешь!..

С того дня заботы о Сережке Чайка взял на себя. Он определил его в музыкантский взвод, замолвил слово о награде — помог ведь отряду пробиться к своим! Сережка часто приходил в роту к Чайке; если позволяла обстановка, они уходили куда-нибудь вдвоем, вспоминали своего капитана. Потом Сережка выводил на трубе песню про Орленка, а Чайка подтягивал:

Почти три года Сережка провоевал вместе с Чайкой — вырос, возмужал и уже ничем не отличался от солдат — ни ростом, ни хваткой. Чайку к этому времени отозвали на флот, и перед отъездом он попросил командира полка направить Сережку Иволгина в военно-морское училище.

— Кто же его примет? У него, я слышал, семилетнее образование, — возразил командир.

— А фронтовая академия?

— Все равно: не подойдет по возрасту, ему семнадцать.

— А три года войны? Каждый — за три, — не сдавался Чайка. — Да плюс — кавалер ордена Славы, сын погибшего партизана...

Полковник эти доводы не мог не признать справедливыми. Сережку послали в училище, правда, не в морское, а в пехотное — туда как раз шел набор.

Уезжали из полка вместе: Чайка — на флот, Сережка — в училище. И связь между ними оборвалась. Война есть война. Но Чайку Иволгин не забывал. Так много значил в его жизни этот балтийский моряк.