Алексей Котенев - Грозовой август

Гиренок принялся проверять мотор.

— Вот ведь как получается, мать честная: третью машину приходится объезжать...

— Живей, живей! — торопил его командир взвода. А сам все кашлял, протирал глаза и с тревогой поглядывал на черную шумящую Гольюр-хэ. Где плот? Без снарядов аэродром не возьмешь.

Плотогоны вскоре показались. Все обрадовались. Но тут обрушился прогоревший мостовой настил, плот заволокло дымом и горячим паром. Упавший горбыль пережег канат.

Водяной поток отбросил плотогонов в сторону. Только Ерофей Забалуев удержался на месте. Он обхватил сваю, сцепил пальцы в замок и все-таки пересилил бешеное течение. Подоспевшие танкисты едва разомкнули его онемевшие пальцы, вывели на берег, помогли забраться на тридцатьчетверку.

Танки, ни минуты не задерживаясь, рванулись к затаившемуся где-то поблизости аэродрому.

Иволгин и Хлобыстов напряженно глядели вперед, хотя ничего не было видно. На взлобке тридцатьчетверку подбросило вверх, толкнуло в сторону. У поворота — сбитый указатель, залитый водой кювет, правее — заросший травой откос.

За поворотом — твердая дорога.

— Скоро должен быть... — прошептал Иволгин.

Они спешили — хотели опередить отходивших от реки японцев.

Уже светало. Осталась позади задымленная Гольюр-хэ, вязкая заводь. За кукурузным полем показался темный силуэт длинного здания.

— Рискнем? — спросил Андрей. И услышал в ответ:

— Давай!

У въезда на аэродром поднимался бугор, заросший травой. «Не иначе, дзот», — подумал Иволгин и плотнее прижался к броне. Он не ошибся — из окутанной травой амбразуры нехотя стукнул пулемет.

Тридцатьчетверка с ходу дала два выстрела по дзоту и устремилась вперед — на взметнувшийся купол дыма и пыли. Прорвавшись сквозь темную завесу едкой гари, она протаранила ворота и подкатила к невысокому зданию аэродрома. Захлопали одиночные выстрелы. Десантники залегли за танками. Зазвенели стекла — в окна полетели гранаты.

Аэродром удалось взять без большого труда, поскольку главные силы охраны были брошены к мосту. Хлобыстов загнал танк в кустарник и доложил по радио командиру бригады о выполнении задачи.

С нетерпением ждали утра.

От реки, от моста то и дело отходили японцы — в одиночку и небольшими отрядами — и пытались отбить аэродром. Но танкисты и десантники держали его крепко, знали: аэродром сдавать нельзя — сюда должны прибыть самолеты с горючим. Без горючего бригада мертва.

На восходе солнца на аэродром двинулся отряд маньчжурской конницы — сабель пятьдесят, не больше. Кони были мокрые, всадники в длинных черных одеждах.

Прогремели пушечные выстрелы. Отряд, рассеченный взрывами, развалился на две почти равные половины, конники повернули назад. И только один всадник, в желто-зеленом френче, летел с поднятой саблей прямо на танк.

— Банзай! Банзай! — хрипло горланил он.

— Вот псих — на танки с саблей! — сказал Юртайкин.

Изумленные безрассудной смелостью кавалериста, десантники оторопели и даже перестали стрелять.

Всадник подскочил к танку, осадил коня и ударил мечом по башне. Клинок, блеснув лезвием, переломился, а всадник, потеряв равновесие, рухнул на землю и начал вгорячах тупым обломком меча тыкать себя в живот.

Это был молоденький японский поручик-артиллерист, чем-то похожий на майора Мамуру.

— Режь, не жалей! Солдат-то учишь вспарывать животы, а сам не можешь! Аль боишься? — съязвил Посохин.

Поручик, видимо, понял, что ему говорили, ткнулся лицом в траву и со всего размаха вонзил обломок меча в землю — пропорол на ней прямую глубокую борозду.

Евтихий Волобой не стал ждать, пока починят мост, прошел по наскоро уложенным на сваи доскам на правый берег и направился к аэродрому. Его беспокоил теперь не столько мост, сколько горючее: у реки стояли с пустыми баками танки его последнего батальона. Комбриг глядел то вперед, в сторону аэродрома, то в посветлевшее небо — не летят ли самолеты с горючим?

На аэродроме тишина. Автоматчики заняли круговую оборону. Над зеленым полем поднималось солнце.

К девяти часам утра к аэродрому подтянулись почти все десантники. Начался завтрак. И вдруг послышался гул авиационных моторов. Он нарастал. Со стороны гор летели в сопровождении наших истребителей шесть транспортных самолетов.

— Товарищи, горючее! — вскрикнул Хлобыстов.

Все вскочили, загорланили, в воздух полетели пилотки.

Самолеты сделали круг и пошли на снижение.

— Хлопцы! Это же горючее!.. — с волнением произнес Волобой и заспешил к взлетно-посадочной полосе.

От него не отставали Будыкин и Викентий Иванович. Когда они подбежали к приземлившемуся самолету, открылась дверца и показался Державин. Ступив на стремянку, он помахал рукой, не спеша спустился. Среди прибывших Волобой узнал генерала Притулу — начальника политотдела штаба Забайкальского фронта. За ним сошел незнакомый приземистый полковник. Лица у всех были праздничные — то ли от улыбок, то ли от яркого солнечного света.

— Ты еще здесь, батенька мой? — недовольно спросил Державин, здороваясь с Волобоем. — А командующий фронтом говорил: «Догонишь Волобоя в Мукдене, передавай привет. Только вряд ли, говорит, его там застанешь: он будет уже в Порт-Артуре».

— Обидно шутите, товарищ генерал, — поморщился Волобой. — Какой Порт-Артур! Я и здесь-то не в полном составе — одна голова.

— Это как понимать?

— Вы же растрясли меня по всей Маньчжурии: третий батальон оставил у гнилых болот, второй — у верхнего моста. А здесь автоматчики и два танка.

— И все на авиацию небось обижаешься: горючее тебе не подвезла? На авиацию обижаться грех: только танковой армии Кравченко она завезла около тысячи тонн [24] В ходе войны на Востоке авиация перевезла до шести тысяч тонн различных грузов, в том числе 2777 тонн горючего, 550 тонн боеприпасов. — Прим. авт. . Тысяча тонн по воздуху! На маршруте бригады Жилина невозможно было приземлиться — так ему горючее пришлось сбрасывать на парашютах. Вот как!

— Кравченко что не воевать: с ним замкомандующего фронтом идет, генерал Ковалев. Вон какая поддержка!

— Не обижайся, Евтихий Кондратьевич, — примирительно сказал Державин. — Ну что поделаешь? Дожди, грозы. Птицы с мокрыми крыльями тоже не летают. Распогодилось — вот и получай долг, догоняй Жилина.

От самолета пахнуло соляркой. Волобой втянул этот приятный для него запах и облегченно вздохнул. Автоматчики взялись разгружать самолеты, выкатывать бочки. Гиренок, потирая ладони, кинулся заправлять свой танк.

Державин и офицеры направились к зданию аэродрома.

— Значит, обижаешься, что тебя растрясли? — спросил Державин.

— Был такой грех, — признался Волобой. — Не хотелось дробить силы. Ведь мощь бригады, вы сами знаете, в сжатом кулаке.