Александр Твардовский - Советский рассказ. Том второй

— Забыла потушить, — сказала Зина. — Иди, опоздаешь.

— Проводи меня еще.

— Нет, я там побросала все раскрытым. Лампа горит.

— Сходим потушим?

— Ишь ты… чего захотел.

— И сразу вернемся, проводишь меня.

— Светло уже.

Поцеловала она его коротко, три раза, словно благословляя.

— Написать тебе?

— Не знаю.

— А ты ответишь?

Она пожала плечами.

Пока она удалялась вверх, поднимаясь головой к первой полоске света над черными изгибами горок, он стоял, ожидая, когда она скроется. «Что ж это со мной? — волновался Василий. — Жил, не вспоминал, случайно заехал, увидел, и…»

Снизу ему было видно, как Зина вошла в комнату, напилась, подсела к столу и задумалась.

Потом дунула на лампу.

1965

— Да ведь я сам в горы собрался, Гикор…

— Собрался в горы? — будто бы смутился Гикор. — Как же быть тогда? — Он постоял, будто бы смущенный, и вдруг повеселел, будто бы выход нашел. — А ты на моей лошади поезжай. Тебе же дрова везти. Сильная лошадь — грузи сколько хочешь. Правда, шарахается, не любит чужих, — засомневался Гикор.

— Лошади семь-восемь лет — не жеребенок, чего шарахаться, — засмеялся Андро.

— От мужского в нем осталось, нет-нет да и ударит в башку, — объяснил лисица Гикор. И, потому что он так серьезно объяснил, Андро поинтересовался тоже всерьез:

— Холощеный он у тебя, говоришь?

— Нет, внутрь все запихано. Пчела у тебя хорошо ходит, — похвалил Гикор. — Айта, [34] Айта — «Эй, парень». даешь или нет?

— А разница какая-нибудь есть?

— Говорят, что нет, но у моего вот есть. Хочешь выхолостить — выхолости, а то внутрь загонять — это еще что за мода? Когда это было — вчера, что ли, Сона спускалась с гор — взбесился, все с себя сбросил…

— Седло в хлеву лежит, в сенях, — сказал Андро, — лошадь в овраге. Много не нагружай, Гикор, а то знаю я твои пуды.

Гикор по-стариковски небыстро зашагал к дверям хлева и, как истинный хозяин, выругал про себя Андро: «Слабак несчастный, раз уж ты так хорошо знаешь мои пуды, что ж ты мне лошадь свою даешь… На его седло полюбуйтесь, да какое это твое дело — лошадь держать».

А Андро показалось — он обидел старика, потому что тот какой-то расстроенный вернулся из хлева, и Андро захотел смягчить свои недостойные слова.

— Да шучу ведь я все, Гикор, шучу, — сказал Андро, — спустишься в ущелье, не пугайся, в воде белый буйвол сидит.

— Ну да, — не поверил Гикор. — Сам видел?

— Лошадь перегонял — завидел.

— Ты молодой, ты такое увидишь! — Ему не поправилось расположение ульев у Андро — он рассердился, и груша у этого человека портилась — тут уж он совсем рассердился: — Ты буйволов ходи разглядывай, а у тебя груша гниет, — сказал он и, как в председательские свои времена, быстро распорядился: — Бочку намочишь в ручье, дашь хорошенько отмокнуть. Завтра чтобы ни одной груши на дереве не было. У него тыща из-под носа уплывает, а он себе спит средь бела дня…

Когда он был над самым уже ущельем, Андро окликнул его:

— Дядька Гикор… Через горы пойдешь?

— Там видно будет.

— Если через горы, скажи Ашхен, денька через два приду… дров подвезу…

— Андраник…

— Что тебе?

— Ты кому это лошадь отдал?

— Гикору.

— Для чего ему?..

«Да тебе-то, спрашивается, что за дело?»

— Не слышу, милый!..

— В Касах поедет.

— А не жалко скотину?..

— А что, спина у нее сломается, что ли?..

— Да, милый…

В ущелье на берегу реки стоял Алхо и был печален. Гикор, улыбаясь и покачивая головой, подошел к нему.

— Подыхаешь от безделья, — сказал он Алхо. — Дорогу в Касах помнишь? Не забыл еще?

Алхо в полудреме принял седло, принял удила, бесчувственно дал оседлать себя и пошел, закачался между камнями. Камешек ушел у него из-под ног, и он ударился брюхом о землю.

«Но-о-о…» — удила врезались в старые раны, мягкий прут больно прошелся под брюхом, и Алхо узнал лисицу Гикора. Это означало стеснение в легких, духоту, и долгий путь, и фальшь сладких, ободряющих, неискренних слов. И тяжелый груз.

Алхо вздохнул и захотел пойти рысью, но уздцы тут же врезались в губы, требуя подтянутости и медленного хода. «Припомнил, говоришь, меня?..» Уздцы оказались правы, потому что сразу же перед Алхо взметнулся подъем, и, если бы он шел рысью, передние ноги у него подкосились бы и морда была бы разбита о землю.

Когда они одолели подъем и вышли на дорогу, завиднелась тропинка к дому Андро. Алхо наивно так захотел обмануть лисицу Гикора. Захотел сделать вид, что это обычный день, и он из ущелья поднялся, и вот по дороге и по тропинке идет к себе домой. Алхо замедлил шаг, потом разом свернул на тропинку, но тут же натянулись удила, а стремена врезались в старые шрамы.

— На лисицу эту поглядите, на лисицу, — сказал лисица Гикор и повел его по дороге в село.

Из зарослей фасоли выскочила остромордая рыжая сука. Алхо устало и раздраженно лягнул ее и понял, что дорога будет та — под нестерпимо тяжелым грузом с бесконечной жаркой сдавленностью в легких, — и Алхо устало и брезгливо лягнул суку. И почувствовал, как копыто вошло во что-то мягкое и вышло.

— Нельзя ли, чтобы ты своей дорогой шел к своему дому! — вспылил с порога своего особняка директор школы Рубен.

— Моя дорога эта, свою суку на привязи держи, — огрызнулся Гикор.

— На чужой лошади сидит, чужую собаку убивает.

— Беги жаловаться в сельсовет, — сказал Гикор, но гибкий прут все-таки снова обжег брюхо Алхо.

Остромордая сука, известно, злая, обязательно наскочит на тебя, и надо ее лягнуть, чтобы на минуту у нее сперло дыхание и чтобы потом она заскулила, а люди бы стали из-за этого браниться, — все это было понятно, но прута на этот раз Алхо совсем не ожидал. Потому-то и мир людей казался ему запутанным и непостижимым. Вот уже двадцать лет он возит людей и их ношу, двадцать лет под этой ношей он думает о них, но ничего не понимает, ничего. И не по той причине, что он, Алхо, лошадь, а потому что люди не постоянны в своих действиях; они понимают вчерашние свои поступки и даже похваляются ими; сегодняшнее — нет, сегодняшнее им самим непонятно, но что самое странное — от этого они ничуть не страдают, нет.

Гикор привел его к кузнице. Острый запах горячего металла был знаком Алхо и связывался с сильным и ласковым кузнецом былых дней, который не вышел им сейчас навстречу и не погладил глаза лошади. Молодой человек в запачканном, прокопченном переднике с папиросой во рту подошел, подогнул ему ногу — чхк-чхк. И пошел обратно в кузницу. На дорогах, которыми пользуются люди, только и можно продержаться благодаря ими же придуманным подковам, за это Алхо был благодарен им — дороги твердые, грубые. Да, но ведь гвоздь вошел криво, в нерв попал, а другая подкова жала. Алхо смертельно обиделся.