Алексей Чупров - Тройная медь

— На том же месте, и все те же вечные размышления: отчего люди не летают?

Она медленно обернулась. Взгляд ее уставших от солнечного света глаз не был пристален и оттого показался ему приветливым. Он улыбнулся ей:

— Я спрашиваю: отчего люди не летают, как птицы? — И чувствуя, что она не подхватит шутку, спросил со всезнающей душевностью: — Как дела?

— Нормально, — ответила она и кивнула кому-то проходившему за спиной Юрьевского. — Привет. Быков на семнадцатом…

Юрьевский сделал шаг и, оказавшись почти вплотную к ней, загородил ей дорогу.

— Заскочила бы как-нибудь в зону «В», — сказал он неожиданно для себя просительно. — Ну, как раньше… Ребята спрашивают о тебе. Мне как-то неловко говорить им, что ты на наших отношениях поставила, — он скрестил два указательных пальца.

— Тебе легко их убедить, будто это твоя инициатива.

— Ну, нет, — поднял он вверх руки. — И так кое-кто считает, я тебя обидел.

— Давно ли ты стал прислушиваться к мнению окружающих?

— Не в этом дело. Тут Ирина Сергеевна дала интересные записи. Помнишь, Халбонтон? Оказывается, забросил рок-группу и переметнулся на классику. Играет Бетховена, причем только в перчатках, и при этом насвистывает свое… Оригинально. А?

— Ты был у матери? — несколько удивилась Алена.

— Если бы ты знала, как меня и Всеволода Александровича раздолбал Соленов… Не знаю, насколько он прав, но у меня сложилось впечатление, что в голове у него вместо мозгов желчный пузырь — и воспаленный…

— И отец там был? Странное собрание…

— Ты прости. Не мое дело. Но, по-моему, они, все твои родичи, переполошились из-за Федора… Я говорил с ним и, честно, не понимаю: зачем ты это делаешь?

Он убеждал себя, что в отношениях с Аленой у него холодный расчет: ему надо жениться, неопределенность положения отца заставляет, а у Ирины Сергеевны и у Черткова — связи. С Чертковым во всяком случае он уже в принципе договорился насчет преддипломной практики: экономика поисковых геологических работ шельфовой зоны — это интересно, перспективно… Кроме того, он чувствовал какую-то неловкость перед самим собой за привычку к влюбленности в Алену. Нельзя было так сильно привязываться к человеку. Любой расчет летел к черту, когда что-то, чему он не подыскивал названия, мучительно жгло сердце…

— Не знаю, — счастливо вздохнула она. — Есть вещи, которые привлекают именно тем, что не знаешь и знать не хочешь, как и отчего. Сделала и сделала. Все!

— Брак по любви в наше время — штука нерентабельная…

— Не желаю тебе так рассуждать, когда ты решишь жениться, — оборвала она его.

— Я и сам себе этого не желаю.

— Какое совпадение…

— Начало гармонии. — Будто шутя и невзначай, он попытался взять ее за руку.

— Перестань! — вырвала она руку.

— Погоди, — заторопился он, чувствуя, что сейчас она взглядом потребует пропустить ее и уйдет. Было глупо говорить с ней так — торопливо, не обдумывая слов, но не мог он сдерживать себя. — Помнишь, в Дагестане, когда в автобусе ехали в Гуниб по той чертовой дороге?.. Ты положила мне голову на плечо.

— Не помню, — после секундного раздумья твердо выговорила Алена и отвела глаза. — Если и так, мне, наверное, не очень хотелось смотреть в пропасть.

— Ну, конечно. Кто же думает иначе? Ты сидела со стороны пропасти, я еще предложил тебе… — начал он насмешливо, но тут же остановил себя: — Я не к тому… Я спросить хочу. Ты тогда уже… с ним? Впрочем, это не имеет значения.

— Вот именно, — не без назидания сказала она. — Никакого.

Обойдя его, Алена решительно пошла по коридору к лифтам.

Она могла навсегда уйти из его жизни. И Андрею страшно было подумать об этом: и стыдно понимать, что готов вымаливать у нее мгновения прошлых чувств, пусть даже не того времени, когда он вставал в позу снисходительного руководителя ее в современной жизни, а недавних — дружеских… Вымаливать, это он-то, Андрей Юрьевский… Все у него есть: молодость, здоровье, ум, красота, умение общаться с людьми и деньги — денег-то для начала сколько! Отец?.. Страх за подмоченную автобиографию уже притупился и не мешал разговаривать с судьбой в повелительном наклонении. Словом, наличествовало все, и не хватало лишь какой-то малости — улыбающихся ему, и только ему, глаз этой девочки с золотистой головкой, такой гибкой и нежной, что когда-то казалось, будто тело ее создают ласкающие движения его собственных рук; не было этих глаз, и ничего не было.

Тем больше он ненавидел парня, с которым Алена явилась на день рождения матери. Протянув ему свою ручищу и смерив мрачным взглядом, парень назвался: «Полынов»… Так и подмывало иронизировать над его кудрями, вельветовым, узковатым в плечах костюмом.

Непонятно, даже загадочно было: зачем ей нужен работяга?

«Если женщина ищет в мужчине истину, духовное значение, то в нем-то она что нашла? — рассуждал Андрей. — Нет, очевидно, я оказался не на высоте, заигрался в дружбу… А в делах такого рода лучше годом раньше, чем часом позже. Герой же нашего времени, как Полынова назвал Соленов, подошел к вопросу со свойственной ему практичностью…»

Раздался продолжительный звонок. Перерыв кончился.

«После сильной боли, — подумал: вдруг Андрей о своих отношениях с Аленой, — должно возникнуть чувство, обретающее форму… Я еще напишу, я такое напишу… — Его даже в жар бросило от сладкого предвкушения каких-то необыкновенных стихов. — И что в этом понимает ничтожество вроде Соленова?.. Сумочка через плечо, истины прописные цедит — дешевка… — И едва он представил маслянистый прищур Соленова, как его слова о непобедимости подобных Федору Полынову с новой силой резанули Андрею сердце. — Еще посмотрим на этого героя нашего времени…»

— Посмотрим! — вслух произнес он, воображая какое-то особое отмщение Федору, которое показало бы Алене, что это за фрукт.

Старый, голый еще тополь с зеленоватой, в глубоких черных трещинах и наростах корой будто поднимался из ядовито-зеленой пластмассовой кучи бракованных танков, лежавшей у цеха ширпотреба.

Устроившись на ящиках с недавно завезенными суппортами, Федор смотрел на тополь и дальше — туда, где между двумя дореволюционной постройки темно-красного кирпича цехами возвышались над заводской серой оградой стена монастыря и его тяжелые башни. Сложенные из кирпича того же цвета, что и старые цехи, они казались продолжением завода. Сколько раз после смены Федор хотел зайти осмотреть монастырь, но проходная, через которую он обычно выходил, вела на другую улицу, и пришлось бы огибать длиннющий квартал, чтобы попасть к открытым воротам монастыря, а сил на это после смены не хватало. И, возможно, оттого, что он так ни разу туда и не сходил, нет-нет да и появлялось для него в этой зубчатой стене с бойницами, в башнях и в грузных серых куполах церквей нечто таинственное, манившее к себе и особенно сейчас, когда не было никакого желания возвращаться в цех после обеденного перерыва.