Евгений Марысаев - Голубые рельсы

— Шуток, что ли, не понимаете? А еще украинцы, веселый народ! — сказал он.

— У тебя, хлопец, все дома?.. — еще не оправившись от испуга, спросила Марийка. Потом решительно взяла у Тольки свой чемодан. — Ты, мабуть, и кусаешься еще?

Только теперь девчата засмеялись:

— Ну и ухажер у тебя, Марийка!

Засмеялась и Марийка. Она на ходу обернулась, посмотрела на Тольку и повертела около виска пальцем. Толька остановился и сказал:

— А я ведь подобных оскорблений не прощаю.

— Иди, хлопец, иди и лечись.

— Чао! В смысле покедова.

Девушки вошли в вагончики. Зажглись окна с белыми занавесками. Марийка скрылась в вагончике номер одиннадцать.

Один Толька чувствовал себя в очень глупом положении — зачем понадобилась идиотская шутка с рожком? — а другой подумывал, что бы устроить Марийке за жест пальцем возле виска.

Он походил возле освещенных вагончиков. Галдеж, смех. Новоселы устраивались весело. В центре поселка, между телеграфными столбами, ребята-украинцы натягивали плакат. На алой материи — торопливая вязь белых, еще не просохших букв: «МИСЯЧНЕ МИСТЕЧКО ВИТАЕ ВАС!» Толька спросил у хлопца, как это перевести. Оказалось: «Поселок Лунный приветствует вас!»

— А почему Лунный?

— Чи ослип? Луна светит, потому и Лунный.

Он вернулся к вагончику номер одиннадцать, постоял там в нерешительности. Через некоторое время дверь открылась, и из вагончика с электрическим чайником в руке вышла Марийка. Она переоделась. Вместо стандартной формы бойца строительного отряда на ней было белое платье, вышитое красной и золотой нитью в национальном стиле, талию туго стягивал широкий пояс, тоже вышитый. Она глянула на Тольку и прыснула, пружинисто вздрогнув смоляными и жесткими кольцами волос.

— Что вы, интересуюсь, ржете?

— Та наши дивчины всё гадают: нормальный ты или ненормальный?

— Раз говорят, значит, неравнодушны… — Толька дотронулся до Марийкиной головы: — Ишь чернота какая! Небось не украинка, а турчанка.

Марийка — хлоп ему по руке.

— Украинка чистых кровей, по батюшке Богдановна, по фамилии Гайдук.

— Я это к тому, что в моем вкусе блондинки.

— Ну, опять понес!.. Помоги-ка лучше налить.

Она подставила чайник, и Толька налил из ведра воды.

— Хочешь варенья? Из украинской вишни, из-под Ивано-Франковска. С гвоздем проглотишь! Мне мама столько в дорогу надавала…

— Ага. И галушек в сметане прихвати.

— Я сюда вынесу, а то у нас девочка уже легла. Сейчас и чай будет.

Толька присел на пороге, усмехнулся. По привычке он ожидал, что девчата его погонят в три шеи, а тут вдруг чай с вареньем. Странные эти украинки…

Марийка вынесла три табурета, на один из них вместо скатерти постелила чистый рушник.

— Может, не надо?.. — засовестился было Толька.

— У нас на селе такой обычай: гостя первым делом чаем напоить.

— Я тебе отплачу: в субботу рябчиков принесу. Их тут что воробьев.

Потом они сидели и пили чай с вишневым вареньем. По-русски Марийка говорила чисто, но «ге» она произносила по-украински, очень мягко. Это тоже нравилось ему. Пили чай, переговаривались:

— А что в Дивном будешь делать?

— Поварихой в столовке. Я ведь только-только кулинарное училище закончила.

— Хорошее дело. Вкусно поесть каждому хочется, особенно после смены. До Всесоюзного отряда у нас горе-повара были, самоучки. А я путеукладчиком работаю. Рельсы в Ардек тянем. Нынче тринадцатый километр добили. Ничего работа, нравится. Труд свой видишь: со смены едешь по рельсам, которые сам уложил.

— А я так боялась, что меня сюда не направят! Ведь отбор на БАМ очень строгий. Кое-кто говорил, пусть, мол, подрастет…

Так они сидели и говорили. Толька становился самим собою… Наконец он взглянул на часы и поднялся: шел второй час ночи.

— Пойду, а то завтра на смене вареной курицей буду.

— Ой! Заболталась, дурища, и не подумала… Мы ведь до сих пор по украинскому времени живем, а там всего пять часов вечера.

— Приходи на танцы, а? Спляшем. Я в клубе каждый день ошиваюсь.

— Как-нибудь загляну, — ответила Марийка.

Когда Толька добрался до своего старенького дощатого вагончика, поселок погрузился в лунную синь, лишь ярко светилось огнями Мисячне мистечко. Над Дивным уже высоко в яркозвездном небе плыла огромная желто-красная луна.

Он поднялся в тамбур, прикрыл дверь, за которой спали Каштан и Эрнест, и долго изучал в большом осколке зеркала свое лицо. Никогда так внимательно не рассматривал он себя. Ему вдруг понравилось выражение собственных глаз. Неглупое выражение. А если поднять правую бровь, даже значительное. Так, с поднятой бровью, входя в избранную им роль, он сказал вслух: «А она недурна. Оччень недурна!» — и направился к своей койке. И лишь когда положил, по детской привычке, обе ладони под щеку, засыпая, вдруг вспомнил: забыл прокудахтать в рожок соседушкам, которые опять жаловались на него начальству. Ах, досада! Ну, да ладно. Завтра успеется. Или послезавтра. Ведь впереди много-много дней…

Дмитрий приехал к путеукладчику под конец смены. Следом за ним из «газика» вылез седой мужчина с прямоугольником орденских планок на лацкане пиджака.

Они поздоровались с путеукладчиками.

Седой мужчина оказался директором огромного леспромхоза, который находился на двадцать седьмом километре трассы Дивный — Ардек.

— На пять минут присядем, парни, — предложил путеукладчикам Дмитрий. Вид у него был озабоченный.

Все отошли от грохочущего путеукладчика, сели на гравий, отмахиваясь от мошки.

— В двух словах суть дела, — без предисловий начал Дмитрий. — Товарищи из леспромхоза обратились к бамовцам за помощью. Они в трудном положении: острая нехватка рабочих рук, вызванная очередными летними отпусками и отпусками в связи с подготовкой и поступлением в институты, очередным призывом в армию. Да и вообще у них, как везде на Дальнем Востоке, нехватка рабочих. Лесовозами материал не успевают вывозить, на складах лежат тысячи кубометров ценнейшей древесины. Леспромхозовцам мы, разумеется, решили помочь — в Советской стране живем. Есть два выхода: первый — с ущербом для стройки снять с Дивного рабочих и на время передать их леспромхозу; второй — попросить вашу бригаду работать в две смены, приложить все силы для того, чтобы в наикратчайший срок протянуть ветку к леспромхозу.

— Древесину мы сначала везем три десятка километров по разбитой таежной дороге до Транссибирской магистрали, затем перегружаем на товарняки, — сказал директор леспромхоза. — Когда рельсы прибегут к нам, древесину начнут грузить прямо на платформы. Не говоря уж о выходе из создавшегося тупика, высвободятся сотни лесовозов, тысячи грузчиков, шоферов.