Евгений Марысаев - Голубые рельсы

Иннокентия Кузьмича встречали человек пять — начальство.

— Чайком-то угостите? — спросил он их так, будто вовсе не спешил, а прилетел сюда отдохнуть.

— Милости просим, — ответил один из мехколонновцев. — Моя хозяюшка как раз самовар ставит.

— Спасибо. Вот за чайком дела и решим. Сподручнее.

Гроза пил чай вприкуску, причмокивая, с видимым удовольствием, вытираясь большим, как полотенце, платком. Одновременно он просматривал бумаги, которые подсовывали ему мехколонновцы, подписывал или, отрицательно покачивая головою, откладывал документ в сторону и неторопливо объяснял, почему не хочет его подписывать. Парень с институтским ромбиком развернул перед Иннокентием Кузьмичом рулон ватмана — чертеж. Это был какой-то технический эксперимент. Гроза долго изучал его.

— Рискованно. Не выйдет — стотысячные убытки государству, — сказал один из мехколонновцев.

Иннокентий Кузьмич расписался на чертеже своим размашистым почерком, не закорючкой, а полностью — «Гроза» и передал его парню с ромбиком:

— Пробуй!

Проглотив по стакану чая и поблагодарив хозяйку, путеукладчики гурьбой вышли на улицу. Сиверко размещался на вершине лысой сопки, и отсюда хорошо было видно, как ведется отсыпка земполотна.

Внизу, за оврагом, лежал карьер — сопка с развороченной мощным взрывом голой вершиной. Там тарахтел, вгрызаясь в породу, большой экскаватор. От карьера к прорубленной просеке в долину наклонно тянулась дорога километра на два: на большее расстояние возить грунт считалось нерентабельным. По дороге сновали шесть тяжелых самосвалов — три темно-зеленых «КрАЗа» и три оранжевых западногерманских «магируса». Три ковша — и до предела нагруженный самосвал, прорычав, трогался в короткий путь. На просеке, там, где кончалось земполотно, он разворачивался и ссыпал грунт. Широкий и приземистый, как танк, новейшей марки бульдозер за два-три захода разравнивал на насыпи землю. Насыпь высотою в три метра. Нехитрая, но тяжелая работа, под стать только такой могучей технике. За полчаса, пока парни ждали Грозу, земполотно продвинулось лишь на несколько метров.

— Представляю, какими тогда темпами царь-батюшка тачкой и лопатой Транссиб строил, — раздумчиво произнес Эрнест.

— На мужичьих костях строил, — сказал Каштан.

Наконец дела с субподрядчиками покончены, и они снова в «МИ-4». Начальник управления пристроился возле иллюминатора и глядел вниз. Минуты через три-четыре он вдруг резко поднялся, перебрался к пилотской кабине и что-то прокричал командиру. Машина описала плавный полукруг и пошла на спуск. Сели на поляне, возле огромной скалы. Внутрь этой скалы широким глубоким проемом уходила пещера. Иннокентий Кузьмич сделал тряпичный факел, окунул его в бензин, запалил и зашагал в пещеру. Все в недоумении последовали за ним. Огонь высветил громадный зал с серыми каменными сводами. Гроза с факелом в руке обошел всю пещеру и вернулся к путеукладчикам.

— Мехколонновцы к зиме гараж собираются строить, — сказал он. — Зачем, спрашивается? Чем эта пещера не гараж? До трассы по зимнику езды отсюда пять минут… — Помолчав, проворчал под нос: — Коли бы на свои шиши гараж строили, небось сами догадались бы. А государственные деньги для них вроде бы чужие. Стройка и так в копеечку влетит…

И снова полет. Желтой ленты трассы уже не было. Внизу тянулась шестидесятиметровая просека. Она прыгала через небольшие сопки (эти сопки впоследствии взорвут), плавно огибала слишком высокие. Иногда просека упиралась в подножие сопки и появлялась на противоположной стороне ее. Значит, здесь пробьют туннель. На просеке темнели кучи строевого, нестроевого леса и хвороста. Их будут сжигать поздней осенью по первому снегу (летом от таких кострищ может сгореть вся тайга в округе).

Неподалеку от того места, где внезапно оборвалась просека, показался поселок лесорубов. Он не имел названия, потому что стоял на одном месте считанные дни. Не видно бараков — одни вагончики на железных полозьях. Углублялись лесорубы в тайгу — за ними двигался и поселок. Вагончики тащили тракторы, бульдозеры, трелевщики.

Сели. Поселок, видно, только-только подтянули к людям, и лес рубили сразу за последним вагончиком. Вальщик с визжащей бензопилой «Дружба» и его помощник с длинным шестом, оба в брезентовых робах, шлемах с широким основанием (чтобы не сыпались за ворот хвоя и труха), касках, бахилах, проваливаясь в мари, подходили к очередному дереву. Тридцать, сорок секунд — и высоченная столетняя ель, лиственница или сосна, направленная помощником вальщика, с тяжелым треском падала на кочки мари. Из завала дерево вытаскивал мощный гусеничный трелевщик. Его распиливали на несколько частей. Сучкорубы, среди которых мелькали и девушки, обрубали ветви, сучья. За стеной тайги, приглушенные расстоянием, повизгивали бензопилы: бригады лесорубов шли навстречу друг другу.

— Таких-то красавиц губят! — расстроенно сказал Каштан. — И в дело они не идут: не будешь же лес вертолетом из тайги вывозить…

— Жалельщик какой нашелся! — сердито отозвался Иннокентий Кузьмич. — А мне не жаль, хотя я леса на своем веку свел столько, сколько нет у иного европейского государства? Еще как жаль. Зря ветки не сорву. Надо. Так-то. Надо.

Теперь внизу тянулась дремучая тайга, где пока лишь прошли одни геологи — изыскатели трассы. И вновь дикое зверье шарахается в дебри, напуганное появлением грохочущего чудовища.

Через час полета показался Ардек, богом забытый поселок, маленький, как хуторок. До недавнего времени здесь жили одни охотники. Но несколько месяцев назад сюда перебросили еще один поезд. Он потянет ветку навстречу Дивному. Ардековские мехколонны, мостоотряды, лесорубы только разворачивали фронт работ.

— Как трасса? — спросил Иннокентий Кузьмич, когда вертолет опустился на каменистую площадку.

— Что и говорить — тяжела!.. — за всех ответил Каштан.

Никак не верилось, что через несколько лет Ардек превратится в мощную узловую железнодорожную станцию, перевалочный пункт геологов, лесорубов и людей еще многих и многих специальностей…

— Ведь это только наши двести километров из трех с лишним тысяч… — задумчиво сказал начальник управления. — Если трасса Дивный — Ардек тяжела, какое же слово тогда для Большого БАМа подыскать?..

…Никогда не знавший усталости Эрнест все свободное время проводил на охоте. Частенько случалось, что один ночевал в дебрях, если уходил далеко, и возвращался перед самой сменой. Он говорил, что ночевать в тайге вовсе не боязно, потому что самый сильный и страшный хищник, стерший с лица земли многие виды животных, — человек, и, стало быть, ему некого опасаться, что страх перед лесом — пережиток древних языческих племен и т. д.