Евгений Емельянов - Хорошие люди

Хорошие были мысли у Вахтомина, выпившего стакан шампанского…

Но уже на следующее утро жизнь вошла в свое обычное русло. В доме Вахтомина в одиночестве стучал будильник — равнодушно и безостановочно двигались по циферблату стрелки. Стрелки двигались по кругу, время бежало по прямой…

В последующие дни Клавдий Сергеевич и Станислав была очень вежливы друг с другом; встречались изредка за столом, обсуждали производственные дела. Вахтомин расспрашивал сына о работе, Станислав рассказывал. У Станислава все было хорошо. Он изучил почти все станки, — кроме фрезерного и токарного — они считались наиболее сложными. Отношения с Рожковым у Станислава тоже были хорошие. «Кхм», — кашлянул Клавдий Сергеевич.

Но скоро перемирие кончилось.

Это случилось в тот день, когда Клавдий Сергеевич, принимая у Рожкова смену, обнаружил под долбежным станком неубранные опилки. ЧП! Вахтомин схватил Вадима Кирьяновича за рукав, подвел к станку.

— Что это? — трагическим голосом спросил Клавдий Сергеевич.

— Это? — Вадим Кирьянович наклонился, сгреб в ладонь опилки, поднес их к глазам и начал внимательно рассматривать. — По-моему, это последнее, что осталось от бука.

— Все шутишь, Рожков? — С каким бы удовольствием, — если бы он, Вахтомин, был директором комбината или хотя бы начальником цеха, — с каким бы великим удовольствием выгнал бы он с завода этого образованного выскочку! К чертям собачьим! Пусть поищет работу в другом месте. В селе, правда, нет больше деревообработки, но и это даже к лучшему — пусть убирается из села на все четыре стороны! Может быть, нарвется на начальника, который сумеет взять его в ежовые рукавицы, чтобы больше никогда не смог он улыбаться так… так… этой своей мерзкой улыбкой!

Вахтомин, будь его воля, уволил бы половину итээровцев — этих тунеядцев, которым за безделье платят деньги. О, он бы навел порядок. Железная дисциплина — вот что надо! А для того, чтобы сложилась железная дисциплина, требуется твердая рука. Оставил опилки под станком? Выговор! Снова оставил? Выговор с последним предупреждением. В другой раз провинился? Уволить к такой-то матери! И ни один местком ничего сделать не сможет.

Такая вот дружная компания мыслишек образовалась у него в голове, и ни одна из них не могла сделать Вахтомина благоразумным.

Между тем Рожков говорил:

— Ну, что вы, в самом деле, Клавдий Сергеевич! Я пошутил… Извините, не досмотрел. Я накажу виновного.

— Что толку от вашего наказания, — взорвался Вахтомин. — Ты вообще позволяешь себе столько, что…

— Отец, что случилось? — рядом остановился сын.

— Что? А вот смотри, что! — еще больше взвинтился Вахтомин, почувствовав, что появился новый свидетель.

— Это? Пустяки, не нервничай, сейчас уберу. Две минуты.

— Вот и вся проблема, — сказал Вадим Кирьянович.

— Да? Вся? Какой ты быстрый, Рожков. Распустил смену и «вся проблема»?

Рожков, все так же улыбаясь, снова произнес умиротворительные слова:

— Клавдий Сергеевич, ради бога, не делайте из мухи слона. Сейчас Станислав все уберет…

— Перестань, отец. Вот, убираю. Видишь?

— Убираешь? А кто мне заплатит за простой смены?

— Я тебе лично заплачу, — необдуманно пошутил Станислав. — С зарплаты.

— Что?! — Вахтомин как-то странно дернул плечом. — Ты заплатишь? Мне? Ах ты, молокосос, думаешь, взрослым стал, самостоятельным, и тебе все с рук сойдет? Ах ты… Небось, и станок этот твой?

Станислав не слушал больше отца. Побледнев, он швырнул ему под ноги рукавицы и пошел вон из цеха.

— Ты у меня достукаешься! — крикнул Вахтомин вслед сыну. — Я тебе так швырну, что чертям станет тошно! Да, молокосос ты! Сопляк! Слышишь? Мо-ло-ко-сос!..

Вахтомин не в силах был унять свой гнев. Гнев ослепил его. Он начал бегать от станка к станку, приседать, совать под станок руку и кричать:

— Вот!.. И вот!.. И пыль!.. Грязь!.. Вот!..

И вдруг Клавдий Сергеевич увидел, что Рожкова рядом нет, и вообще в цехе его нет, и только рабочие, столпившиеся у ворот, молчаливо смотрят на него и улыбаются. Вахтомин шагнул к ним:

— А вы чего рты раззявили? Работнички, мать вашу так и разэтак!..

— А вы не материтесь, — хмуро сказал один из них. — Чего вы материтесь?

— Молчать! — почти обессилев от бешенства, закричал Вахтомин.

— Мы жаловаться будем, — сказал тот же рабочий и направился вон из цеха. За рабочим потянулись и другие.

— Куда? — снова закричал Вахтомин. — А работать кто будет?

Но никто не повернулся в его сторону.

Клавдий Сергеевич побежал в контору; обогнав рабочих, он ворвался в кабинет директора:

— Владимир Петрович, рабочие отказываются!.. Бунт!.. Забастовка!..

— Какой бунт? О чем вы, Клавдий Сергеевич? — Директор комбината Владимир Петрович Орлов был спокойным человеком. Он снял и протер свои очки, рукой указал Вахтомину на стул. — Садитесь и рассказывайте.

Волнуясь и захлебываясь словами, Вахтомин рассказывал о случившемся, упомянул имя Рожкова, нарисовал картину безобразий, которые творятся в смене Вадима Кирьяновича, и призвал директора комбината немедленно уволить этого человека. Взашей надо гнать Рожкова и поскорее!

Владимир Петрович слушал мастера, не перебивая его. Прикрыв глаза, он легонько кивал словам Вахтомина, словно во всем соглашался с ним. Орлов был лыс, грузен, малоподвижен. Он хорошо одевался, а Вахтомин с детства боялся людей, которые хорошо одеваются. Он не мог бы сказать точно, чего именно он боится. Он робел перед строгими костюмами, галстуками и шляпами. Вот так он оробел на минуту, увидев костюм на Станиславе.

В кабинете появилась секретарша:

— Владимир Петрович, там рабочие пришли.

— Сегодня не приемный день, — ответил директор.

— Они говорят, что очень важное дело. Как раз они из смены товарища Вахтомина.

Владимир Петрович выпрямился в кресле:

— Вот как? Пусть входят.

Владимир Петрович, — Вахтомин заволновался, — да они вам сейчас всякого такого наговорят…

— Ну что же, послушаем, — директор снова прикрыл глаза.

Вот когда стих гнев Вахтомина. Вот когда он понял, что перегнул палку. Он испугался: сейчас рабочие накинутся на него, и он ничем не сможет обелить себя. Он был силен против Рожкова один на один. Тогда, когда Рожков хотел убедить его, что ничего особенного не произошло. А теперь Вахтомин почувствовал слабость. Он ничем не сможет оправдаться, если рабочие начнут обвинять его. Сейчас они войдут гурьбой и…

Вахтомин понял, что директор больше не станет слушать его. Владимир Петрович сидел в своем кресле, скрестив руки на животе и полузакрыв глаза. Клавдий Сергеевич ждал катастрофы.

Рабочие смены не вошли в кабинет. Вахтомин облегченно вздохнул, когда увидел только одного станочника — самого пожилого и самого уважаемого человека в смене.