Борис Ярочкин - Тайга шумит

— Ты с ума сошла, дочка!.. Ты понимаешь, что говоришь? Я знать ничего не знаю!

«А может быть, и правда он не виноват?» — подумала Верочка, но что-то мешало ей поверить этому.

— Почему же ты испугался? Или старые грехи мучают? — допытывалась она.

— Да, Вера, было несколько раз… — признался отец. — Как-то мед привез, это еще во время войны, потом… мешок муки… еще сало и макароны. Но я заплатил, — заторопился он, — хотя… Скупищев не хотел брать и… что-то дешево спросил…

— Почему же ты мне тогда ничего не сказал? — чувствуя и свою вину, проговорила Любовь Петровна и покраснела.

— Люба, поверь, честное слово, не придал этому значения.

— Вот что, папа, — сказала Верочка, и в ее глазах блеснула решимость. — Ты нас не позорь…

Широкое, давно не бритое лицо Заневского было печально и беспомощно. Верочка осеклась. Ей стало жаль отца, и она уже досадовала, что начала этот разговор. Но тут же решила, что необходимо поговорить начистоту, высказать все, что наболело, накопилось на душе.

— Ты пьянствуешь, бил маму, сквернословил, на приеме у меня устроил скандал, запустил работу, брал взятки!.. Я, папа, здесь совсем недавно, а причину застоя в леспромхозе поняла лучше тебя, хотя и нелегко мне это далось. Надо быть слепым, ты не обижайся на меня, чтобы не видеть роста людей, не оценить то новое, что приходит в жизнь. Ты отстал от жизни, опустился… Понимаю, тяжело тебе, ты силишься и никак не можешь вывести производство из прорыва и, вместо того, чтобы разобраться в причинах, пьешь запоем. А помогает?.. Ты, папа, за мое присутствие ни разу не взял в руки книгу!

Заневский поднял кумачовое лицо и встретился с горящим взором дочери. Верочка на секунду запнулась, но выдержала взгляд отца и продолжала. Ей казалось, что он понимает ее и это придавало силы:

— И теперь, папа, вот будет собрание, имей мужество рассказать обо всем лесорубам. Пусть они тебя судят, они на это имеют право.

— Эх-х, Вера, Вера, — только и сказал Заневский, шумно вздохнул, — до-оченька-а!

Он медленно поднялся и, пошатываясь, пошел к себе, разбитый и подавленный. Точно плети, опустились руки, а высокая, широкоплечая фигура ссутулилась, сжалась.

— Папа, ты куда? — вскричала Верочка, вскакивая и догоняя отца у двери.

— Ничего ты, дочка, не понимаешь, — обиженно сказал Заневский и закрыл за собой дверь своей комнаты.

— Зря ты, доченька, — всхлипнула Любовь Петровна.

— Что мама?

— Не перевоспитаешь его, — с трудом сказала мать — брось…

— Мама, что ты говоришь? — испугалась девушка. — Что же будет дальше?

— Как-нибудь… обойдется, может…

— Обойде-отся?

Верочка резко выпрямилась, встала и побежала к его комнате. Дернула за ручку.

— Папа, открой! — требовательно крикнула она. — Слышишь?

Молчание.

— Верочка, оставь его, — умоляюще сказала Любовь Петровна и безнадежно махнула рукой.

— Папа, папа, па-апа-а! — не слыша мать, стучала кулаками Верочка, а слезы текли по щекам, обида душила и раздирала грудь.

— Что, что-о вам от меня надо? — послышался из-за двери гневный, приглушенный голос. — Когда вы кончите меня изводить?!

— Изводить? — прошептала девушка. — Мамочка, что он говорит? Это мы его изводим!..

— Ну, будет, успокойся, — шептала мать. — Я говорила, не тронь… пойдем сядем. Проспится — отойдет а там, бог даст, и уладится все, — говорила она и сама не верила своим словам.

Верочка лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами. Слез уже не было. Хотелось забыться, уснуть, чтобы завтра на свежую голову обдумать все и найти выход. Но сон не приходил.

«Не уснуть! — огорчилась она и села. — К тому же душно. На улицу выйти?»

Быстро оделась, нащупала тапочки, накинула на худенькие плечи пуховый платок матери. Прислушалась. В комнате Любови Петровны было спокойно. Осторожно вышла в коридор.

В бочке с водой плавала луна…

Поселок спал. Лишь изредка налетал теплый ветерок и, будоража сонные березки, играл листвой. Где-то в бору ухал филин.

Верочка вышла на улицу и медленно направилась вдоль улицы. Куда? Она не знала и сама — ей было все равно.

Побелел восток…

Утро дохнуло прохладой, заклубился над речкой туман. Зябко поводя плечами, Верочка кружила по поселку, и ее сопровождал скрип прогибающихся под ногами досок. У больницы замедлила шаги — привлек внимание свет в окнах ординаторской. Она подошла к двери и постучала.

— Кто там? — послышался в коридоре голос медсестры.

— Открой, — ответила Верочка.

— Вера Михайловна? — в недоумении протянула женщина, пропуская ее в коридор. — У нас все спокойно…

— Что — спокойно? — не дошло до сознания.

— Спят, говорю, больные, — смущенная неожиданным визитом врача, улыбнулась медсестра. — Вам халат дать?

— Да-да, — машинально сказала Верочка, но, когда медсестра принесла халат, непонимающе передернула плечами. — Зачем? Я в ординаторскую пойду.

Медсестра растерянно вернулась к своему столику.

— Вера Михайловна пришла? — устало спросила няня. — Кого привезли?

— Нет, никого… Пришла что-то… грустная какая-то…

— Никак опять Михаил Александрович шары налил да поскандалил, — сокрушенно прошептала няня и вздохнула. — Жалко девку, ни за что принимает муки.

— Не наше дело, — равнодушно заметила медсестра.

— На вот те, не наше, а чье же? Она-то вон ночь-другую не поспит из-за отца-пьяницы, а ей не скотину лечить нужно, — людей. Значит, должна в спокойствии быть, не волноваться…

— Повыше нас начальство есть, пусть они об этом и думают.

— Повыше, повыше, — проворчала няня, — а вот ежели б всем нам пожаловаться на него, мол, так и так, изводит дочку-врача, сразу бы ему хвост прищемили…

В детской закричал ребенок. Няня бросила сердитый взгляд на медсестру и заспешила туда.

Верочка облокотилась на стол и уронила голову на руки.

«Ничего я не могу придумать», — вздохнула она.

Девушка раскрыла глаза и посмотрела в окно.

Тьма рассеивалась. На востоке багрянцем наливались рыхлые облака, гасли последние звезды, бледнело небо.

«Какое хорошее утро — равнодушно подумала Верочка, и ее обостренный возбужденным состоянием слух поймал донесшиеся из коридора два слова: «Жалко девку». — «О ком это они?» — насторожилась девушка.

Она машинально подняла голову, повернулась к неплотно прикрытой двери.

— …наше дело… — узнала она спокойный голос медсестры и вскоре услышала другой — быстрый, взволнованный:

— На вот те… а чье же?.. ночь-другую не поспит… отца-пьяницы… лечить нужно людей…

«Обо мне говорят», — подумала Верочка.

— Повыше начальство есть…

— …ежели б… пожаловаться на него… сразу бы хвост прищемили…

Верочка встала и прихлопнула дверь.