Лидия Вакуловская - Свадьбы

— Сережа, мамочка, так обмыть это дело надо! — немедленно предложил Вася Хомут. — Приезд твой обмыть! Как же без этого, а? Столько лет — что ты!.. А ты кто, детка, друг его? — дернул он за руку другого парня.

— Само собой, — басом ответил плечистый «детка», возвышаясь над низеньким Васей Хомутом.

— Кто ж против, дядя Вася? — отозвался Сергей на предложение Хомута. — Пойдемте к нам, будете первым почетным гостем в моем заколоченном доме.

— Да что вы, ребятки, вы его с собой не зовите. Он уже свое принял сегодня. Ему домой в самый раз, — сказала Марфа, оберегая Васю Хомута от неизбежной в таких случаях чарки.

— Не слухай ее, Вася, — тут же вмешалась Палашка. — Раз такое дело, так вполне можно. Кто тебе запретит, если вы с его батьком дружками были? Я ж помню.

— Сережа, детка моя, жизнь моя драгоценная, пойдем, пойдем! — говорил Вася Хомут, не обращая внимания на Марфу с Палашкой и подхватывая чемодан Сергея.

Парни, переглядываясь и улыбаясь, последовали за ним.

— Подбивай, подбивай его на выпивку, — сердито сказала Марфа Палашке. — Что тебе его Валя скажет?

— А ты что за ответчица? — возмутилась Палашка. — Сын его друга приехал, и чтоб не угоститься? Да это ж не по-людски!

— Тьфу на тебя, старая кочерга! Вот через таких, как ты, и спиваются добрые люди! — в сердцах сказала Марфа и, сердито поправив косынку, решительно пошагала к своей калитке.

— От такой же старой вороны слышу! — в сердцах крикнула ей вслед Палашка и столь же решительно пошла через улицу к своему двору.

Вот так рассорились самым неожиданным образом Марфа с Палашкой и хлопнули что есть силы своими калитками, точно калитки были в чем-то виноваты. И улочка снова опустела.

А теперь настал черед объяснить читателю, что такое спасовка, о которой упоминали в разговоре, пока еще не поссорились, Марфа с Палашкой, и почему именно к ней были приурочены будущие свадьбы, о двух из коих уже вкратце упомянуто, а о третьей будет рассказано чуть позже.

Нынче стало модным обращаться к Толковому словарю Владимира Ивановича Даля. Давайте и мы полистаем четвертый том и отыщем слово «спас». Даль поясняет:

«СПАС, спаситель, Христос. Праздники господни. Первый спас, 1 августа… Поспевает малина. На первый спас олень корыто обмочил (вода холодна). Защипывай горох. Готовь гумна, овины. Паши подозимь, сей озимь. Пчела перестает носить медовый взяток. Второй спас, 6 августа. До второго спаса не едят никаких плодов, кроме огурцов. На второй спас освящают плоды и мед. Со второго спаса едят яблоки. Со второго спаса засевай озими. Яровое поспевает ко второму спасу. Провожают закат солнца в поле с песнями. Встреча осени. Осенины. Третий спас, 16 августа. Все на свете поспело. Окончание жатвы. Складчины и братское пиво. Молодое бабье лето. Спасовка — лакомка, а петровка — голодовка…»

Не знаю, где как, а в городке Щ. этот праздник еще не забыт. Правда, все три спаса сдвинуты в один и считается, что спас падает на 19 августа по новому стилю. Нельзя сказать, что спас празднуют многие жители городка, скажем, так, как празднуют рождество, правда, без хождения по хатам ряженых, без колядок и гаданий. Однако 6 января, то есть под рождество, во многих домах семьи усаживаются за столы, чтоб выпить добрую чарку под шипящую на сковороде домашнюю колбасу и кровянку, под соленый огурчик, маринованные грибки, квашеную капусту с яблоками, только что внесенные из погреба. Или так, как празднуют троицу, усыпая дворы, сени и комнаты зеленым пахучим явором, который в это время охапками продается на базаре по копеечной цене, да в таком количестве, что от него в глазах ходят зеленые круги. А еще больше растет его по берегам усыхающей речки Снов, до которой рукой подать, а там уж бери душистый зеленый явор, вяжи в снопы сколько душе желательно.

И не потому отмечают в городке Щ. эти старинные праздники, что в самом деле веруют в рождение Христа-бога или в святую троицу. Вовсе нет. Но так поступали когда-то деды и прадеды, и, хоть в чем-то следуя за ними, люди высказывают почитание тому, что чтили их предки.

Что до спаса, то он не так популярен в городке Щ., как рождество и троица, и вряд ли сыщешь теперь такого ревнителя старины, кто не съел бы за все лето ни одного яблока, а терпел бы до 19 августа, то есть до того дня, когда по правилам только и разрешается взять его на зубок. Разве что устоит перед соблазном какая дряхлая старушонка, да и то потому, что во рту у нее случайно задержались лишь два расшатанных пенька, какими она не в силах справиться с яблоками ни до спаса, ни после спаса. А другие сей порядок и вовсе не соблюдают и уплетают яблоки и груши за обе щеки по мере их появления. Не успеет еще как следует налиться ранний белый налив, как уже слышится треск веток в садах, и мальчишки, гоняя по улицам, с конца июня вовсю хрупают зеленцы путинки, ранета и кислой антоновки. И даже бездетная вдова Татьяна Пещера напускает великого туману на православных, когда говорит, что вот уже третий год, как не берет в рот яблок, пока не наступит спас и батюшка в церкви не окропит их святой водицей. О нет, не брезгует Татьяна Пещера ими и до батюшкиного окропления. Иначе откуда бы взяться в ее помойном ведре вишневым косточкам и яблочной кожуре, тоненько срезанной ножиком с белого налива, учитывая и то обстоятельство, что живет Татьяна одна-одинешенька? А Палашка Прыщ, забежав как-то во двор к Татьяне поглядеть, не перелетела ли к ней через забор ее курица, увидела эти самые косточки и кожуру в ведре и поняла, что верить Татьяне нельзя, как бы та ни уверяла, что с тех пор, как стала петь в церковном хоре, слушать проповеди гороховского батюшки и соблюдать посты, — с тех пор полностью очистила душу и укрепила свою нервную систему, расшатанную на бухгалтерской работе в «Райплодоовощторге».

Обращение Татьяны Пещеры к церкви было весьма неожиданным. Тридцать лет усердствовала она над бухгалтерскими дебетами-кредитами и все тридцать лет активно участвовала в городском хоре, причем не в качестве рядовой хористки, а в качестве солистки: пела с клубной сцены оперные арии и старинные украинские песни. Но тут вышла на пенсию, и так случилось, что как раз в это время взял да и распался городской хор. И то ли оттого, что негде стало демонстрировать свой голос, то ли от избытка свободного времени, Татьяна Пещера стала ездить в гороховскую церковь и петь в церковном хоре. Соседи считали подобное пристрастие блажью, сестра Татьяны, Настя Колотуха, жена известного в городе машиниста Петра Колотухи, стыдила ее за это, а сам Петр Колотуха проводил с ней беседы, убеждая бросить церковь, на что Татьяна Пещера отвечала, что ни за что не бросит, а если и бросит, то лишь тогда, когда возродится городской хор и ее, помня прошлые заслуги, пригласят солисткой.