Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

— И что же он?

— Понимаешь, улыбается, смотрит... При встрече скажет: «Здравствуй, Валечка!» или: «Здравствуй, кра­савица!» — и все…

— Валя! Про него говорят, что он... ну, очень легко­мысленный...

— Это неправда! Он просто красивый и веселый, про таких всегда говорят. И потом, Ксана, я все равно никого другого... ну, вот что хочешь пусть говорят!..

Ксана тихо сказала:

— Я думала, так только в романах бывает.

Слова подруги придавали особую значительность Валиным переживаниям, и Валя спросила с невольной снисходительностью:

— А у тебя, Ксана... ничего?

Ксана покачала головой, вздохнула и вдруг реши­тельно сказала:

— А я вот что думаю, Валя. Если бы я полюбила, как ты... Я бы сама ему сказала. Взяла бы и сказала.

— С ума сошла! Что ты, Ксанка!

— Сказала бы.

Засмеялась:

— Ой, мне, наверно, нельзя влюбляться! Глупостей наделаю. Но все равно, маяться не стала бы.

И она подтолкнула Валю, указывая на высокую фи­гуру, бродившую возле Дома культуры:

— Смотри, твоя тень тут как тут.

Валя небрежно ответила на поклон, но в раздевалке позволила Аркадию сдать свое пальто и ботинки.

— Ксаночка, пока! — крикнула она. — Мы удерем с репетиции послушать, когда актриса выступать будет!

На стене висела большая афиша: «Молодежный ве­чер инструментальщиков! В гостях знатные люди, быв­шие работники цеха».

Возле афиши стоял Николай Пакулин:

— Здравствуй, Ксана.

— Здравствуй, Коля.

— Мне очень хочется на ваш вечер.

— Так пойдем, проведу.

У входа в зал Ксану сразу окружили ее комсомоль­цы. Николай стоял в сторонке и прислушивался — кому-то не хватило билета, за дважды лауреатом послали машину, но второпях не дали шоферу адреса, чтобы прихватил актрису... Музыканты согласны играть тан­цы только до двенадцати, а не до часу...

У контроля началась толкотня: молодежь из других цехов пыталась прорваться в зал, а ее не пускали.

— Что ж, вы своих знатных людей для себя бере­жете? — кричала какая-то девушка стоявшему на конт­роле комсомольцу.

Комсомолец загораживал руками дверь и укоризнен­но отвечал:

— Нелепая постановка вопроса. Очень нелепая.

Николай ждал, что Ксана вот-вот освободится и, быть может, хоть на минутку подойдет к нему. Но Кса­на прошла мимо, чем-то озабоченная.

Николай смотрел, как она появилась в президиуме, шепотом отдавая последние распоряжения своим по­мощникам. Да как он мог ждать, что она подойдет, что она вспомнит о нем! Что он ей? Она была мила с ним в тот вечер, после митинга… и там, среди березок... Так ведь потом она убедилась, что он просто дурак, не умеющий связать двух слов!

А по лестнице все еще толпой шла молодежь, у ве­шалок образовались очереди, возле зеркал теснились девушки, поправляя прически.

В этой веселой суете, сильнее обычного сутулясь и стараясь ни на кого не смотреть, стоял Александр Во­ловик, нагруженный двумя пальто — своим и Асиным — и двумя парами галош. Рядом с ним стояла Ася, держа в руках его шапку, свою шляпу и два шарфа. Очень то­ненькая в черном платье, взволнованная тем, что впервые после своего несчастья вышла на люди, Ася робко огля­дывалась и жалась к мужу.

На них налетел распорядитель с красной повязкой на рукаве.

— Зачем же вы стали в очередь, Александр Василь­евич? — возмутился он и, подхватив пальто, протиснул­ся, к барьеру гардероба. — А ну, пропустите, ребята, знатного гостя нашего цеха!

— Да ты что, Павка! — краснея забормотал Воло­вик. — Невесть что болтаешь, честное слово...

Но Павка был неумолим:

— Асенька, давайте шапки. А галоши где? И почему это не знатный гость? Оттого, что свой? Так у нас все свои. Пошли, Александр Васильевич, прямо в президи­ум, а вас, Асенька, в первом ряду посадим.

И Павка заспешил наверх, где уже звенел звонок, а за ним шли порозовевшая от гордости Ася и вконец смущенный Воловик. Ася подтолкнула его, указывая на афишу. Она сразу приметила среди лауреатов и ге­роев его имя: «Изобретатель А. В. Воловик». Он еще гуще покраснел. Конечно, это преувеличение, свои ребя­та постарались, но все равно: то, что происходило с ним последние дни, было похоже на сон. Фотографии в газете, премия, благодарность, всюду выбирают в пре­зидиум, и вот сегодня...

Звонок звенел все настойчивей. Запоздавшие уже бегом бежали по лестнице, в раздевалке стало пусто. Только один человек неторопливо снял пальто, рассеян­но сунул в рукав шапку, которая тотчас же и вывали­лась оттуда, стал стягивать галошу, воюя с неподатли­вым задником и думая о чем-то своем.

— Николай Гаврилович, шапку обронили, — сказал гардеробщик, перевешиваясь через барьер и пытаясь дотянуться до шапки, лежавшей на затоптанном полу.

Диденко подхватил шапку, подал ее гардеробщику и пошел, так и оставив галоши там, где снял их. Гарде­робщик вышел из-за барьера за галошами и удивленно посмотрел вслед Диденко: что это с ним?

А Диденко постоял в нерешительности на лестнице и не пошел в зал, а побрел по коридорам, прислуши­ваясь к звукам клубной жизни, доносящимся из-за две­рей. Тут настраивают инструменты, там хор послушно повторяет одну и ту же музыкальную фразу, где-то сме­ются, откуда-то доносится обрывок плавно развиваемой мысли: «...и вот мы видим, что мельчайшие частицы материи...»

Он и сам не знал, зачем он тут ходит. Ксана Белковская настойчиво приглашала на молодежный вечер, и он обещал зайти, потому что хотелось повидать дваж­ды лауреата и доктора технических наук Петрова — они вместе кончали фабзавуч много лет назад, — и хотелось поглядеть на бывшую табельщицу Зину Воронцо­ву, теперь заслуженную артистку. Всего этого ему хо­телось вчера, сегодня такого желания не было, но около семи он охотно ушел с завода, потому что не любил ра­ботать в плохом настроении.

А сегодня — ну что хочешь делай! — с самого утра все пошло нескладно и, как нарочно, напоминало о том, что было бы приятней забыть. Началось с того, что по­звонил Раскатов: надо бы пойти на заседание партбюро турбинного цеха, помочь новому секретарю. Потом при­шлось зайти к Немирову, с которым следовало погово­рить по поводу его вчерашнего выступления, — ведь нехо­рошо выступил, смазал ошибки Любимова, по существу поддержал его против совершенно правильной крити­ки... Но директор сам первым пошел в наступление:

— Да-а, провалились мы вчера в турбинном... Как же это мы не подготовили народ, не обеспечили под­держку Фетисову?

Он говорил «мы» точно так же, как обычно говорил Диденко, обвиняя в чем-либо директора, и говорил это подчеркнуто, с затаенной насмешкой. И еще он сказал:

— Что ж, Николай Гаврилович, теперь вам придется усиленно заниматься турбинным… а то ведь и работу завалить недолго!

Диденко сразу вызвал к себе Воробьева, но в это время приехал инструктор горкома и, конечно, заинте­ресовался перевыборами в турбинном, так что пришлось подробно рассказывать и делать выводы...