Михаил Соколов - Грозное лето

— Генерала Ренненкампфа штабс-капитан не нашел, ваше превосходительство, — нарочито обратился он, как равный к равному, так что Жилинский бросил на него острый взгляд, не понимая, кому он говорит, и спросил:

— Вы кому докладываете: мне или начальнику штаба?

— Вам… Я имею сведения от своих офицеров, что Ренненкампфа уже несколько дней никто в штабе не видел. Он все еще упивается победой. И опивается бургундским. Да еще мародерствует.

— Что-о-о? — грозно спросил Жилинский и вдруг с ожесточением хлопнул ладонью по столу, чего раньше не делал, позвонил в колокольчик и насел на вошедшего дежурного офицера: — Сколько я буду ждать Ренненкампфа? Чем там занимаются аппаратчики? Вызвать штаб первой армии по искровому телеграфу!

— Слушаюсь, — растерянно сказал офицер и вышел из кабинета в полном недоумении — так главнокомандующий еще не кричал.

А Жилинский ходил возле стола, а вернее, топтался, как разъяренный бык, готовый сместить там, в штабе первой армии, всех до единого, пока наконец не понял, что позволяет себе лишнее, да еще при нижнем по чину офицере.

И, сев в кресло, опустил голову. Было яснее ясного видно: он, главнокомандующий, нервничает, заметно нервничает и теряет самообладание и веру в свои силы.

И сказал, как бы извиняясь:

— Прошу вас доложить все по порядку, штабс-капитан. Если вам трудно стоять, можете сесть.

— Благодарю, ваше высокопревосходительство.

Александр Орлов доложил…

Поначалу все шло, как и положено: долетели до расположения первой армии благополучно, правда, бензина еле-еле хватило, но пилот попался довольно опытный, хотя и молодой, сумел спланировать и сел очень хорошо. Однако командующего армией в штабе не оказалось — Александр прилетел слишком рано, едва взошло солнце, — а был начальник штаба, генерал Милеант, и дремал возле телефонного аппарата, набросив шинель на плечи.

Увидев офицера во всем черном — в кожаной одежде, да еще с большими очками, сдвинутыми на шлем, — Милеант, слегка заспанный, с синими мешками под глазами, даже покрутил головой, все еще не веря, что проснулся, потом достал платок, протер им глаза и наконец, поняв, что перед ним была явь, а не сон, произнес заспанным голосом:

— Извините, штабс-капитан, мне померещилось бог знает что: принял вас за посланца ада. — И, чувствуя неловкость, сконфуженно встал с табуретки, будто перед ним был генерал, застегнул воротник кителя и сказал в высшей степени корректно: — Еще раз извините, что принимаю вас не в подходящем виде. Ожидал у аппарата командиров корпусов, но связь еще не настроена, приходится сидеть, ну, кажется, и вздремнул… Я — к вашим услугам, штабс-капитан.

Александр прежде не видел Милеанта и подумал: «Предел вежливости и душевной мягкости. Любопытно, как он может служить под началом этого троглодита Ренненкампфа?», и доложил о целях своего приезда: обстоятельно ознакомиться на месте с ходом наступления армии и точно узнать, где противник и когда первая армия войдет в соприкосновение со второй.

Милеант подумал немного, снял с плеч шинель и, положив ее на табурет, неуверенно сказал:

— По всем этим вопросам вам надлежало бы обратиться лично к командующему, так у нас принято, а уж он прикажет мне ознакомить вас со всем, что вас интересует. Но его, к сожалению, нет в штабе, — вы очень рано прибыли. Если вы имеете возможность немного повременить, я сейчас выясню, когда он прибудет и когда примет вас.

Александр подождал несколько минут, но Милеант вернулся, очевидно из аппаратной комнаты, ни с чем и сказал, как бы извиняясь:

— Нет. Нигде. Как в воду канул.

Он говорил рассеянно или что-то скрывал, старался не встречаться со взглядом Александра.

— Нет или не желает принимать меня? — уточнил Александр.

И генерал Милеант смущенно ответил:

— Не имеет возможности. Болеет. Насморком, извините. После Гумбинена заболел.

Александр иронически улыбнулся и заметил:

— Наполеон тоже болел этой болезнью под Бородином, как вы знаете, и тем объяснил свое поражение, а ваш командующий болеет после выигранного сражения.

— Вы хотите сказать, что это — плохой признак? — спросил Милеант, исподлобья посмотрев в его лицо своими красными, воспаленными от бессонницы или крайней усталости глазами, и сам ответил: — Не думаю. Полагаю, что командующий просто считает неудобным принимать генерального штаба офицера, не будучи надлежаще подготовленным к сему. А скорее всего — занят обычными житейскими делами, решив отдохнуть после Гумбинена, — механически добавил он и, торопливо взяв шинель и набросив ее на плечи, произнес, вздрогнув всем телом: — Немного озяб, ночь холодная.

— Ваше превосходительство, — спросил Александр, — похоже, что командующий не расположен, мягко говоря, принять генерального штаба офицера ставки фронта? В таком случае я вынужден буду доложить об этом главнокомандующему, а вас попрошу на словах — письменно я не рискую брать с собой донесение — осведомить меня в нижеследующем: что вы предпринимаете для преследования противница, где он, по вашим данным, находится и куда направляется и, наконец, когда вы намереваетесь двинуться на соединение со второй армией генерала Самсонова.

Милеант подумал, посмотрел на него своими светлыми глазами, будто хотел что-то сказать доверительно, мучившее его, но, увидев адъютанта, пригласил в свой кабинет:

— Прошу, штабс-капитан, ко мне.

И, разложив карту на заваленном бумагами и картами столе, взял карандаш и начал рассказывать и показывать:

— Правофланговый двадцатый корпус генерала Смирнова командующий приказал направить вот сюда, по линии реки Прегель, через Тапиау, в направлении Инстербург. Правее его и впереди линии фронта — три кавалерийские дивизии, первая гвардейская, вторая и третья, — на юг, в район Мюльхаузен — Бартенштейн, навстречу тринадцатому корпусу второй армии…

— Но у хана Нахичеванского — пять с половиной дивизий.

— Да. Однако две из них командующий приказал направить к Кенигсбергу. Далее: левее корпуса генерала Смирнова идет третий корпус генерала Епанчина в направлении Инстербург — Белау — Алленбург, в линию с двадцатым корпусом. Это — для обложения Кенигсберга.

— Два корпуса и три кавалерийские дивизии? Не много ли, имея в виду, что не станет же хан Нахичеванский кавалерийской лавой загонять противника в крепость?

Милеант пожал плечами, а уж потом ответил:

— Я говорил командующему: хану здесь делать нечего, ему лучше атаковать отступающего противника всей мощью корпуса в направлении Бартенштейн — Алленштейн, навстречу второй армии. К сожалению, командующий не согласился со мной. И с генерал-квартирмейстером Байовым не согласился. Далее: находящийся левее от третьего — четвертый корпус генерала Алиева занимает линию Фридлянд — Бартенштейн, а второй корпус генерала Шейдемана — линию Растенбург — Паарис в направлении Бишофштейна и Бишофсбурга, имея справа кавдивизию генерала Гурко… Таковы наши предположения. Частью они уже находятся в действии, но все зависит от успеха обложения Кенигсберга.