Михаил Соколов - Грозное лето

— Почему отступили? При каких обстоятельствах и откуда? А седьмой Ревельский полк, входящий в вашу бригаду, что делал в это время?

Фельдфебель вздохнул и с горечью ответил:

— Тоже отступил, ваше превосходительство. Мы поначалу выбили германца из Гросс-Гардинена и деревеньки Турау и пошли на Зееваль-де, но неожиданно германец открыл перекрестный артиллерийский огонь из тяжелых орудий из-за леса, а потом оттуда немецкая пехота пошла в атаку на нас с песнями, пьяная, кажись. Мы, конешно дело, встретили ее прицельным ружейным огнем, да еще пушкари наши поддали, но тут на нас, как град, посыпались гаубичные снаряды и подняли все вверх дном, так что земля и люди летели в небо. Страсть что было, ваше превосходительство! Шибко большой урон нанесли нам те гаубицы, так что к Липпау мы отходили без оглядки, извиняйте.

— А почему среди вас нет ни одного командира-офицера?

— Не могу знать, ваше превосходительство. Должно, потому, что они как есть отставшие. Да мы, ваше превосходительство, с дорогой душой погнали бы германца, так опять же наши трехдюймовки никакого особенного урона ему не делают, не достают до гаубиц. И еще, ваше превосходительство… — замялся фельдфебель.

— Говорите.

— Так мы же еще два дня не евши, так что сухари уже погрызли, как мыши, прости бог. И патронов осталось маловато.

Самсонов думал: а где же были командиры эстляндцев? И генерал Мингин, опытный командир дивизии? Наконец, где был и что делал командир корпуса Кондратович? Ведь отход второй бригады из дивизии генерала Мингина, да еще в то время, когда первая бригада атакует Мюлен, ставит весь левый фланг второй армии в очень тяжелое положение, ибо теперь левый фланг корпуса Мартоса открыт для противника.

И сказал Постовскому:

— Вызовите ко мне генералов Мингина и Кондратовича. Если они немедленно, сегодня же не восстановят положение, последуют новые осложнения для всего нашего левого фланга, а для Мартоса — особенно. Виновных в самовольном оставлении позиций накажите. — И спросил у фельдфебеля: — Не знаете, какие части противника наступали на вас?

— Шибко много. Я слыхал, что на нас шли семьдесят вторая бригада германцев, семьдесят пятая, ландверы и более сотни орудий, как говорили пленные, против двадцати четырех наших легких. Трудно было устоять, ваше превосходительство. До трех раз германец превосходил нас в пехоте, а в орудиях — до шести раз, ротный говорил.

— Какие у вас потери? — спросил Самсонов.

— Думаю, ваше превосходительство, что не менее тысячи нижних чинов и офицеров, как не более.

Самсонов прошелся возле стола, опустив голову и заложив руки назад, и у него пропала охота наказывать фельдфебеля. Не от хорошего он поднял руку на своего односельчанина, но только ли в его односельчанине дело?

И сказал не очень строго:

— За то, что отступили без приказа своего командира, положено строго наказать вас, ибо вы открыли фланг соседа. Но об этом я спрошу с ваших командиров. А за рукоприкладство я делаю вам порицание. Повторите — будете разжалованы.

— Постараюсь не заслужить, ваше превосходительство, — виновато произнес фельдфебель, потупив взор.

Самсонов увидел давно стоявшего с Ноксом и о чем-то говорившего ему Постовского и приказал:

— Отведите эстляндцев на отдых, накормите, приоденьте, выдайте патроны и верните на свои позиции. Генералу Мингину прикажите удерживаться с первой бригадой в районе Франкенау во что бы то ни стало и подтянуть отошедшие части второй бригады.

— Ревельский полк почти разбит, Александр Васильевич, — уныло сказал Постовский. — Так что вторая бригада вряд ли боеспособна.

— Генералу Мингину надо продержаться до возвращения эстляндцев. А потом подойдет и вся третья гвардейская дивизия, и положение выправится, — ответил Самсонов и сказал фельдфебелю: — Слышали, фельдфебель Катков? Завтра вы должны исправить свою ошибку и прибыть в помощь вашим товарищам из первой бригады. Передайте мои слова всем нижним чинам, а командирам я сам скажу.

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Постараемся исправиться. Всем нижним чинам расскажу все чисто, — произнес фельдфебель в замешательстве, не понимая, почему командующий не отправил его под арест, и вышел, однако, как положено по уставу, крутнувшись на каблуках, как гвардейский офицер.

Постовский проводил его недобрым взглядом и заметил:

— Его следовало бы под арест, Александр Васильевич, так как с подчиненных ему нижних чинов все и началось, как я установил.

Самсонов посмотрел на него острыми глазами и ничего не ответил.

Постовский молчал. Молчал потому, что выяснил у эстляндцев: противник действительно атакует левый фланг армии с применением большого количества тяжелой артиллерии, которой прежде у Шольца было не так много. Значит, Франсуа действительно прибыл сюда и привез тяжелую артиллерию. И хотя ему и неудобно было говорить о корпусах Мартоса и Клюева, так как он именно более всех был противником их отвода, он все же спросил:

— А Мартосу и Клюеву… продолжать захождение правым плечом во фланг Шольцу, согласно с данными директивами, Александр Васильевич?

Самсонов спросил в свою очередь:

— Вы авиатора послали к Благовещенскому?

— Да.

— Подождем его возвращения. И прикажите генералу Кондратовичу прибыть в штаб армии. Генерал Мингин терпит поражение, а командир корпуса отсиживается во Млаве.

…Авиатор вернулся с неутешительными сведениями: он заметил большие колонны войск, отходившие от Бишофсбурга к Ортельсбургу, и, судя по тучам пыли, отходили поспешно. Самсонов не поверил этому и велел послать второго авиатора для проверки сведений первого, но второй не вернулся.

Вернулся Андрей Листов. Опираясь на оголенную саблю, он, прихрамывая, вошел в кабинет тихо и осторожно, будто боялся наткнуться здесь на что-либо, что причинило бы ему еще большую боль, и спросил:

— Разрешите, ваше превосходительство?

Самсонов сидел за столом, что-то писал и механически ответил:

— Входите, — а подняв глаза, удивленно спросил: — Поручик Листов? Наконец-то… Да вы ранены?

— Немного, ваше превосходительство. Блиндированный немецкий поезд задел, извините, место, на котором теперь не очень будет удобно сидеть. В Алленштейне случилось.

— Алленштейн взят?

— Так точно. Сегодня, перед заходом солнца. Я был в аппаратной, на станции, вызывал по линии Вартенсбург — Зеебург, вернее, мой друг поляк вызывал, телеграфист, чтобы узнать, есть ли там противник или части нашей первой армии, как вдруг на станцию на полных парах влетел блиндированный немецкий поезд, полагая, видимо, что на станции — свои. Наши солдаты, из первой бригады первой дивизии встретили его огнем пулеметов и винтовок, — орудий поблизости не оказалось. Мы хотели подорвать путь позади поезда, чтобы он не смог удрать, но в это время он дал задний ход, обстрелял наших из пулеметов, благо они успели укрыться за постройками, и ушел…