Михаил Соколов - Грозное лето

— В женевской секции далеко не все придерживаются нашей точки зрения на войну и есть даже голоса почти оборонческие. Под впечатлением поведения Плеханова. Кстати, Владимир Ильич, мне говорили, что Плеханов хочет приехать в Лозанну и прочитать реферат.

— Вот как! — воскликнул Ленин. — Реферат о войне, по всей вероятности! И по всей вероятности, большевиков не пригласят. В таком случае надо непременно узнать, где и когда состоится сей реферат. Мы поедем туда и скажем свое слово всем этим изменникам-оборонцам.

— Я это сделаю, — вызвался Самойлов, но Ленин возразил:

— Э-э, нет, вам следует готовиться к отъезду в Россию. Если позволяет здоровье…

— Позволяет, Владимир Ильич. Я хорошо подлечился, с вашей помощью, так что могу…

— Вот и отлично. А лечились вы здесь с помощью партии, товарищ Самойлов, и благодарить меня, батенька, не надо, — строго заметил Ленин и добавил: — Это я должен благодарить вас за то, что вы дали себя ограбить покорным вашим слугой: вы перевели мне уйму франков, пятьсот! А их австрийские власти конфисковали. Подлость…

Наступила тишина, и в ней разом зазвенели о стаканы чайные ложечки, словно в стаканах было столько сахара, что его и не размешать, хотя его вовсе не было.

Супруга Шкловского участливо шептала Надежде Константиновне:

— Молодец, Наденька, все выдержала, не впала в панику. А я и не представляю, что и делала бы, не дай бог…

— И ты делала бы то же, что я.

Ленин ходил по комнатке и думал: Плеханов стал оборонцем и конечно же перетянет на свою сторону всех меньшевиков-партийцев, не всегда бывших с ним. Значит, опять борьба? Опять борьба. За Маркса и марксизм. Хватит ли сил? Для разоблачения социал-шовинистов? Для создания нового, Третьего, Интернационала?

Плеханов стал оборонцем, и все его сторонники — меньшевики — конечно же станут на его сторону, в том числе и меньшевистская фракция в Думе — семерка, которая хотя и не голосовала за военные кредиты вместе с большевистской шестеркой, однако и не протестовала против войны, как таковой, против национал-шовинизма.

А лидер Международного социалистического бюро Вандервельде и вовсе свихнулся и стал министром юстиции буржуазного правительства Бельгии.

И французские лидеры социалистической партии Гед и Самба вошли в министерство национальной защиты: министром без портфеля — Гед и министром общественных работ — Самба.

Карл Каутский, главный теоретик марксизма? Главный теоретик оппортунизма, еще накануне войны заявивший громогласно, что он не верит в европейскую войну, и теперь говорит, что социал-демократы всех стран имеют равное право или равную обязанность участвовать в защите отечества и что ни одна нация не должна упрекать за это другую. Самодовольная пошлость и постыдное уклонение от социализма вообще и от решения Штутгартского, и особенно Базельского, конгрессов Интернационала по вопросам войны, против которой оба конгресса рекомендовали всем социал-демократическим партиям бороться всеми средствами.

Об этом думал Ленин. Все время думал: в Поронине, в тюрьме Нового Тарга, расхаживая по камере при свете или сидя на железной кровати темными ночами, думал в вагоне товарного поезда, покидая Краков и сидя в углу на чемодане, плечом к плечу с Надеждой Константиновной, нахлобучив гуцульскую шляпу на лоб, чтобы меньше видеть и отвлекаться средь гама пассажиров, которых набилось в вагон так, что и шагу ступить было некуда.

И об этом же говорил только что редактору бернской социал-демократической газеты «Бернер тагвахт», Роберту Гримму, давнему своему знакомому, когда пришел поблагодарить его, секретаря социалистической партии Швейцарии, за поручительство Грейлиха, данного им швейцарским властям для разрешения въезда Ленина в страну:

— …Но вы-то, вы, швейцарские социалисты, вы за или против таких высказываний Каутского? Таких действий Вандервельде, Геда, Самба и прочих изменников делу марксизма?

Роберт Гримм был моложе Ленина и стеснялся спорить с ним, хотя и не одобрял поступков и слов Каутского, но подумал: все тот же, каким его и знали все в Швейцарии, Ленин, горяч, нетерпелив, прямолинеен, не терпящий никаких компромиссов и половинчатости. А ведь только что пережил ужасные для любого человека приключения в Галиции, которые могли бог знает чем и кончиться, если бы не Виктор Адлер. А он вот, Ленин, уже готов разнести самого Каутского, вместо того чтобы попытаться найти золотую середину между ним и собой.

И ответил возможно мягче, с улыбкой искренней:

— Я моложе вас, Владимир Ильич, на одиннадцать лет, и, право, мне не очень удобно спорить с вами. Но вы должны понять меня по-человечески: нелегко нам, и мне — в частности, твердо выбрать то единственно правильное в сей запутанной действительности, коему и следует поклоняться. С одной стороны, мы имеем решения конгрессов Интернационала…

— А с другой — войну, архимерзкую, архикровавую, империалистическую то есть, ту самую, бороться с возникновением коей и обязал всех нас Базельский конгресс Интернационала. Об этом вы хотите сказать?

— Да, но возникновение войны мы все же не смогли предупредить? — возразил Роберт Гримм. — Она застала нас врасплох.

— Положим, не всех застала. Однако конгресс обязал нас, если оная все же возникнет, что делать? Извольте, я процитирую на память: «…в случае, если война все-таки…»

— По-моему — все же, — поправил Роберт Гримм и достал из ящика письменного стола папку.

— Не смотрите, все правильно, — с досадой сказал Ленин. — Так вот: если война все-таки разразится, социалисты обязаны вмешаться для скорейшего прекращения ее и всемерно использовать вызванный войной экономический и политический кризис, чтобы… слушайте, слушайте: «чтобы поднять народ и тем самым ускорить падение господства капитала», — и от себя добавил: — Царизма, самодержавия. Вот это и есть альфа и омега решения Базельского конгресса, которое предано сейчас всеми, или почти всеми, европейскими социалистами за позорную чечевичную похлебку министерских комбинаций в буржуазных кабинетах… Вы находите, что я не прав? — впился он пытливым взглядом в бледное худощавое лицо Роберта Гримма.

— Видите ли, Владимир Ильич, если бы я вас не знал, я мог бы, пожалуй, подумать, что имею дело с бланкистом самым отчаянным…

Ленин даже не улыбнулся, а спросил в упор:

— Роберт Гримм, скажите мне ясно и членораздельно: каково ваше отношение к данной войне? Да — да, нет — нет.

— Ну, Владимир Ильич, какое может быть отношение к империалистической войне у социал-демократов? Конечно же — отрицательное.

Ленин подхватил:

— Значит, вы признаете, что сия война есть империалистическая, захватническая, грабительская. Но в таком случае вы так и должны говорить своим читателям и распространять среди них лозунг борьбы против войны, как и решил Базельский конгресс, а именно: поднимать народ на свержение капитала и самодержавия. А свергнуть капитал и самодержавие можно только вооруженным восстанием пролетариата, поддержанным беднейшими слоями крестьян. Этот и только этот путь борьбы является единственно возможным путем избавления от самодержавия и капитализма во всех странах, и в первую очередь — в воюющих, затеявших эту бойню народов. Вы согласны со мной? Разумеется, это придет не сразу, не по щучьему велению — понимание этого лозунга и его осуществление; для этого потребуется уйма работы каждодневной, упорной и терпеливой во всех звеньях социалистических, рабочих партий всех стран. Но придет все едино. Победа. Вы не согласны со мной, вижу…