Инал Кануков - Антология осетинской прозы

— Только в следующий раз, проходя у озера, пожалуйста, не пугай девушек, — улыбаясь, шепнула ему Азаухан.

— Ладно… — Афай, все еще растерянный, взял протянутый ему бокал. — Благодарю тебя и желаю тебе счастья… Всех благодарю… А ты, сын Бексултана, выпей вместо меня, — великодушно предложил он, чтобы не обидеть неожиданного соперника.

Молодой Савлаев схватил бокал и приподнял свою каракулевую шапку.

— Пусть услышат меня все! — спесиво начал он. — Пожелаем же девушке, которая только что держала этот бокал, чтобы ее золотые руки всегда приносили людям радость. Я счастлив, что мне выпала честь отвечать на ее подношение. Дорогая Азаухан из дома Слоновых! Сегодня ты впервые пожаловала на танцы, и этот твой первый выход стал подарком для нас. Пусть снизойдет на тебя благодать наших предков. Ты наша гордость и краса. В твоем лице к нам на нихас слетел светлый ангел…

От такой высокопарной лести Азаухан смутилась и опустила глаза в землю.. Что же касается Афая, то фальшь притворных похвал молодого Савлаева и вовсе разозлила его.

— Может, хватит, — не выдержал он. — А то уж очень издалека ты начал. Так недолго и на смех девушку поднять…

— Неприлично перебивать человека в такую минуту! — резко обернулся к Афаю сын Бексултана Савлаева. — Ты, верно, позабыл, что слово принадлежит тому, кто держит бокал. Раз он у меня, я и должен ответить! — Он отчитал Афая и повернулся к нему спиной. — Так вот, люди добрые! Еще я хотел сказать, что…

— Ладно! Дома договоришь! — раздался чей-то молодой голос, и все дружно зааплодировали.

Молодой Савлаев пытался сказать что-то еще, несмотря на шум, но его уже не слушали. Только когда он выпил араку и вернул бокал Азаухан, ему перестали хлопать.

Афай ничего не сказал тогда обидчику. Глаза его метали молнии, но, оберегая покой Азаухан, он проглотил свой гнев и смолчал.

Потом его грызли сомнения: «А что, если Азаухан посчитала меня трусом?»

Эта мысль всю ночь не давала ему заснуть.

И нужно же было, чтобы на другой день он случайно столкнулся с сыном Бексултана в окрестностях аула! Афаю, конечно, не хотелось встречаться с ним вот-так, один на один. Будь при этом народ, он бы уж показал спесивому щеголю, что у людей считается приличным, а что — неприличным. Но кругом никого не было. А раз уж так, ничего не поделаешь — остается посмотреть, как поведет себя сын Бексултана. Может, он попросит прощения?

Но не таков был молодой Савлаев, чтобы честно повиниться в своей вчерашней выходке. Даже не поздоровавшись, с Афаем, он с ходу постарался унизить его.

— Недаром говорят, что благородство на улице не подберешь, — ехидно начал он. — Благородным можно только родиться. Да и чего ждать от невежи, который гавкает, как собака, когда рядом человек разговаривает. Клянусь честью, если бы не девушка, я бы тебе араку в глаза выплеснул.

У Афая от гнева, как говорится, жилы тугим узлом завязались. Его даже затрясло. И все-таки он и на этот раз сдержался. Однако его молчание лишь подхлестнуло сына Бексултана.

— Я таких штук ни от кого не потерплю, — перешел он к угрозам. — Если кто не знает своего собачьего места, так я могу показать… Подумаешь! Ему на танцах бокал поднесли, так у него сразу голова закружилась. Ты имей в виду, раньше меня к Слоновым никому не позволю свататься. Понял?

— Понял!

Будто одно это слово только и держало Афая за руку. Теперь, когда оно вырвалось, Афай, неожиданно для самого себя, размахнулся и ударил обидчика в челюсть. С того не только слетела его дорогая шапка, он и сам растянулся на земле. Но сгоряча вскочил и бросился на Афая. Однако сильный удар уложил его снова. Упал он и в третий раз.

Теперь у молодого Савлаева уже не было охоты драться. Он еле поднялся на колени и, держась за разбитую губу, смотрел на Афая глазами побитой собаки. Афай подошел к нему, поднял за воротник и сурово сказал:

— Держись на ногах…

Тот промолчал.

— Если еще раз встанешь мне поперек дороги, пеняй на себя, — продолжал Афай. — И запомни: у меня бурка тоже из шерсти, и я не из пугливых.

Он вытер руки о траву и не торопясь направился в аул.

Сын Бексултана никому ничего не сказал о происшедшем. Но Афая избегал. Конечно, люди догадывались, что между ними произошло столкновение, но, сколько ни выспрашивали их об этом, оба молчали. Что же касается разбитой нижней губы, то, оказывается, в тот день молодого Савлаева сбросил, испугавшись чего-то, необъезженный жеребец.

Афай понимал, что сын Бексултана так дела не оставит и непременно подкараулит его где-нибудь. Вообще-то он был готов к такой встрече и не боялся бы ее, столкнись они открыто, один на один. А что, если из засады? И не сам Савлаев, а кто-нибудь вместо него, по тайному сговору? Тогда многое будет зависеть от того, кто окажется его противником.

Может, помириться? Нет, пока этот наглец на людях не признает своей вины, мира быть не может. Все равно — на пути к Азаухан им суждено встретиться. Тут-то и быть их последней схватке. Пусть даже Слоновы прогонят его с позором, а попытать счастья надо. После тех танцев кто только не ходит взад-вперед мимо их дома! Можно сказать, женихи все сапоги протерли… Но где же сама Азаухан? Почему ее не видно? Почему молчит ее гармоника?.. Эх, тоска! А тут еще этот наглец вознамерился отправить его в страну мертвых… Нет, ничего у тебя не получится, сын Бексултана!

В тот день произошло нечто неожиданное. Едва на землю опустились сумерки, как возле дома Афая появились две девушки из семьи Слоновых. Они нет-нет да и поглядывали на его окно. Встревоженный Афай вышел на улицу. Одна из девушек ускорила шаг, а другая, которую звали Асиат, отстала и, проходя мимо Афая, не глядя на него, проговорила, почти не разжимая рта, будто за ней следил весь аул:

— Завтра после обеда придешь в лавку…

Так и не повернув к нему головы, Асиат нагнала спутницу, и они не спеша двинулись дальше по улице.

Афай уснул только под утро. Всю ночь он терялся в догадках, и сон не шел к нему.

«Неужто меня выманивает сын Бексултана? Тогда как же ему удалось подкупить этих девушек? Впрочем, с него станется, ради своей спеси он ничего не пожалеет. Но если так, то неужели он не нашел более подходящего места, чем лавка? Может, ему захотелось посчитаться со мной на людях? Вряд ли. Такой не обнажит кинжала при всем честном народе… Нет, наверно, это — Азаухан! Наверно, от нее приходили девушки. Ну конечно, от нее! Интересно, зачем я ей так срочно понадобился?..»

Разбудила Афая мать, когда солнце поднялось уже высоко.

— Что это ты так заспался сегодня, сынок? — тормошила она его. — Ты же в лес собирался, товарищи на улице ждут.

— Скажите им, мама, что мне сегодня некогда, что у меня другие дела.