Марк Гроссман - Гибель гранулемы

И снова отвернувшись к стене, проворчал хрипловато:

— Может, и Кузякин, даст бог, вам когда-нибудь сгодится, ребята.

Вася Воробей и Климчук как-то пригласили Павла прямо со смены к себе. Жили они неподалеку от Комсомольской площади. Через полчаса, миновав главную проходную, монтажники уже поднимались на второй этаж рубленого дома постройки тридцатых годов.

Павлу неловко было идти в гости в рабочей одежде, но монтажники уверили его, что дома «все — свои люди», и Абатурин зайдет просто проведать, где живут товарищи.

— Вон сколько вместе робим, а считай, вовсе и не знакомы, даже детишек наших не знаешь, — сказал ему рослый Вася Воробей, таща под руку. — Так не пойдет. Так мы и до коммунизма не доберемся.

Павел подивился странному взгляду Васи Воробья на коммунизм, но спорить не стал.

Обе семьи монтажников обитали в одной квартире. У них были дети — маленькие девочки, похожие на сестер. Это впечатление усиливалось тем, что девочки были одеты совершенно одинаково: в красные мальчишечьи костюмчики с начесом; у обеих в косичках белели одинаковые капроновые бантики.

— А что, — сказал, усмехаясь Воробей, — во-первых, пусть ничем не отделяются друг от дружки, а, во-вторых, швейные наши фабрики еще плохо работают: штампуют костюмчики. Ну, не беда.

Квартира была трехкомнатная. Климчук объяснил:

— Каждой семье — комната, а третья — общественное помещение.

В этой, третьей, комнате стояли дешевый диван, пианино, стол для гостей и несколько венских стульев. Угол комнаты был отгорожен деревянным штакетничком. Там, в углу, монтажники устроили своим девочкам крошечный детский городок. В нем теснились столики и стульчики, на которых чинно восседали резиновые, тряпичные и пластмассовые куклы.

Девочкам в этом уголке решительно было запрещено ссориться, потому что это «совершенно ни к чему рабочему человеку», как снова пояснил словоохотливый Вася Воробей.

Познакомив Павла с женами, монтажники уселись на стулья в «общественном помещении» и велели дочерям сыграть «что-нибудь повеселее».

Девочки, с трудом растопыривая пальчики, исполнили гаммы и с облегчением залезли в свой уголок к куклам.

Оказалось, что по вечерам к ним приходит студентка музыкального училища, дальняя родственница Климчука, и учит девочек игре на пианино.

— Пусть так, скопом, и растут, — говорил Вася Воробей Павлу, наливая в огромные пузатые чашки дочерна настоенный чай.

— Точно, — подтверждал Тихон Климчук и добавлял внезапно: — Женись, Абатурин. Одному скучновато.

— Ужас как скучно, — подхватывал Вася Воробей. — Мы тебя решили женить, Паня.

И он прямо с хода предлагал Павлу познакомить его с Тосей, с той, которая учит девчонок нотным премудростям.

— Я б на ней сам женился, — говорил он, посмеиваясь и обхватывая медвежьими лапами жену, сидевшую рядом, — да вот, видишь: поздно. Так хочешь: познакомлю?

— Нет, не хочу, — стесненно улыбался Павел. — После как-нибудь.

Женщины доброжелательно поглядывали на Павла, дергали мужей за рукава.

— У нас ведь все в общежитии неженатые, а вы меня одного опекаете, — попытался объяснить свой отказ Абатурин. — И с чего это вдруг?

— Ну, остальные — сами не промах, окрутят девок, те и охнуть не успеют. А ты застенчив больно, Паня. Вот потому.

Шагая на трамвайную остановку, Павел думал о том, как, в сущности, он мало знал этих двух славных людей. На работе они больше молчали, о себе вообще ничего не говорили, и казались вполне заурядными людьми. И вот — на́ тебе! — отменные ребята, добрые души.

На Комсомольской площади Абатурин решил купить свежие газеты. «Правду» и «Известия» доставили с вокзала только что, и у журнального киоска, напротив трамвайной остановки стояла небольшая очередь.

Павел пристроился к ней и, медленно продвигаясь, задумался.

Он в последнее время то и дело доставал из блокнота семейную фотографию Ивановых и, что-то бормоча, рассматривал ее. Было такое впечатление, что Абатурин советуется с капитаном и с его женой о своих делах или делится с ними тайной.

Павел и в самом деле, попадая в затруднительное положение, все чаще и чаще думал теперь о том, как поступил бы в подобном случае Прокофий Ильич. Иногда он мысленно спрашивал совет у молодого офицера Николая Павловича Оленина, у старшины Гарбуза и даже у Веры Ивановны из поезда Москва — Магнитогорск.

«Нет, что вы! Разве ж можно? — слышал он ровный голос Веры Ивановны. — Раз она — мужняя жена, значит, и разговор весь».

«Зачем же так определенно? — возражал ей Прокофий Ильич. — Всякие бывают браки. Нет, все-таки надо узнать, может быть, она несчастлива в замужестве».

Оленин смущенно покашливал в ладонь и раздумывал: «Конечно, брак священен в нашем обществе, но я понимаю вас, Абатурин: любовь нередко вступает в борьбу и со святыми и со святошами».

«Яка́ га́рна ди́вчина, — искренне восхищался Гарбуз. — Ты побала́кай с ней, Абатурин, а там поба́чымо».

— Вы — последний?

Этот звонкий голос раздался за его спиной так внезапно, что Абатурин даже не успел ни удивиться, ни растеряться. Он только коротко и нервно вздохнул и сказал, обернувшись:

— Здравствуйте… Я… — и обрадованно покраснел.

Женщина тоже смутилась и произнесла растерянно:

— Добрый день… Мы, кажется, уже встречались?

«Еще бы!» — хотел ответить Павел, но в это время оказался у окошечка.

— Пожалуйста, — пригласил он женщину, стоявшую за ним, — берите, а я после.

— Спасибо.

Она купила несколько газет и отошла в сторонку, освобождая место Абатурину.

Павел испугался, что она может уйти и, схватив газеты, поскорее вышел из очереди.

— Холодно… — сказала женщина. — Вон как метелит.

— Мне почему-то жарко, — сознался Павел.

Они впервые увидели друг друга днем и так близко — лицо в лицо.

Женщина была действительно празднично красива. Легкая вязаная шапочка не закрывала полностью ее светло-русых, с золотой искрой волос; большие синие или голубые глаза блестели от плохо скрытого волнения, и только губы, казалось, высохли от лютого степного ветра.

На ней было дешевое, но нарядное пальто, подчеркивавшее линии хорошо вылепленной фигуры.

Павел с сожалением и растерянностью посмотрел на свои бесформенные валенки, на темный ватник, из рукавов которого торчали кисти рук.

«Разве я могу ей понравиться? — раздраженно подумал он. — Такой милой и чистенькой… Черт! Причем тут «понравиться»? Она же — мужняя жена!». Он попытался помочь себе: «А может, вовсе и не жена, ее ведь спутали с доктором».

— Что же мы стоим? — спохватилась она. — Вы, верно, с работы, и мне домой надо.

— Я, правда, с работы, — наивно подтвердил Павел. Он смотрел на женщину широко открытыми глазами и молчал.