Марк Гроссман - Гибель гранулемы

— Не знаю. Простыл.

Она повернулась к нему, пристально посмотрела в глаза. Губы у нее дрожали.

— Простыл?

— Простыл. Что же еще?

— Господи боже мой! — сказала она упавшим голосом. — Паша!..

— О чем ты? — не понял Абатурин, занятый своими мыслями. — Пойдем скорее.

Она покорно шла рядом и спотыкалась. Павел привел Анну в городской сад, посадил на знакомую скамейку, сказал, покрываясь густой краской:

— Больше я не хочу врать, Анна.

— Что такое?

— Я виноват перед тобой, — ответил Павел со странной настойчивой торопливостью, будто боялся, что она не поверит его словам. — До сих пор я врал тебе, и мне не хватило твоего мужества.

Он никогда не разговаривал с ней таким тоном и такими словами, и Анна окончательно решила, что с ним случилось несчастье. Лицо ее помертвело.

— Боже мой, что случилось?

— Ничего особенного, — ответил он, криво усмехаясь и подчеркивая этой усмешкой ироническую окраску своих слов. — Ничего, Анна. У меня инфильтрат, и он грозит распадом в каверну. Демобилизован из армии по болезни. Я скрыл это и обманул врачей, когда принимали на работу. Вот теперь ты можешь прогнать меня, и это будет правильно.

Анна молчала несколько секунд, не поднимая головы. Потом резко встала и запальчиво крикнула Павлу:

— Ты все врешь! Мне не нужна твоя снисходительность!

— «Врешь»! — нахмурился Павел. — Меня лечили уже бог знает чем: и пневмоторакс, и пневмоперитонеум, и антибактериальные препараты, — он с трудом выговаривал эти мудреные двухаршинные слова. — Теперь мне лучше, но все же очень плохо.

Она по-прежнему недоверчиво смотрела ему в глаза.

— А ты что-нибудь слышал о ларусане?

— О ларусане? Да, я вспоминаю, этот препарат недавно синтезирован в Свердловске. Говорят, очень сильное средство.

— Погоди, — сделала она еще одну попытку проверить его, — а отчего же при инфильтрате тебя лечили и пневмотораксом, и антибиотиками? Это чрезмерно для такой стадии.

Он не был готов к такому вопросу и смутился:

— Может, мне не все объяснили врачи. Они ведь тоже не все говорят больным.

— Конечно, тут уж ничего не поделаешь, — подтвердила Анна. Она не спускала глаз с лица Павла, все еще не зная, верить ему или нет.

Он заметил это и сказал припасенную фразу:

— А откуда я, если не болен, знаю Катю Поморцеву? Не думаешь ли ты, что познакомился с ней на танцах?

Анна колебалась.

— Значит, ты шел в поликлинику?

— Да.

— Почему же не к себе? Не на правом берегу?

— Здесь сегодня консультирует мой врач. Он сказал: если хочу — могу явиться сюда. Но можно и пропустить один день.

Анна в сомнении покачала головой.

— Тебе к врачу, а ты — в сад.

— Я же сказал: можно и пропустить один день. Мне ведь так надо было повидать тебя.

Анна еще раз пристально посмотрела в глаза Абатурину. Было очень заметно, что она борется с собой. Но Павел тоже смотрел ей в глаза, мрачно стиснув зубы, и все выражение его лица никак не походило на маску актера.

И Анна поверила ему.

Она внезапно, как и в тот раз здесь, заплакала, но уже тихо, умиротворенно, без всхлипываний. Положила Павлу голову на грудь, потом медленно поднялась на ноги и стала беспорядочно целовать его в лоб, волосы, щеки.

— Пашенька!.. Панюшка!.. — бормотала она. — Какая радость!..

Опустилась на скамейку, сказала, всплеснув руками:

— Прости, сама не знаю, что говорю. Мне жаль, что ты болен… Проводи меня, милый.

Он взял ее под руку и всю дорогу шел молча.

Она то и дело взглядывала ему в лицо и теперь уже окончательно убедилась: он сказал ей горькую и долго скрываемую правду. Ведь даже ради любви нельзя наговаривать на себя такое!

У подъезда ее дома Павел подал руку, чтоб проститься. Она задержала его ладонь.

— Если хочешь, зайдем ко мне. Папа будет рад. Он немного знает тебя, я говорила.

Отец Анны оказался еще не старый человек. Он был сдержан, даже холоден, и Павел ловил на себе взгляд его прищуренных усталых глаз.

— Знакомьтесь, — живо сказала Анна. — Павел и Михаил Иваныч. Вы немного знакомы заочно.

Вакорин сухо пожал руку Павлу.

— Мы теперь лечимся вместе, папа, — сообщила Анна. — У Паши только инфильтрат. Скоро будет здоров. И у меня ведь дела на поправку идут.

— Вот как? — оживился Вакорин, и морщины у его глаз стали не такими глубокими. — Ты не говорила о его болезни.

Вакорин доверчивее взглянул на красивого бровастого парня, смущенно теребившего кепку, и внезапно сказал дочери:

— Поскучайте тут немного. У меня дела. Я скоро приду.

Оставшись одни, молодые люди рассмеялись.

— Как по-твоему, почему ушел отец? — спросил Павел, с которого смыло всю его угрюмость.

— Не знаю. Вероятно, я надоела ему за двадцать один год.

— А я?

— А ты добился того же за полчаса.

— Глупо, — заявил Павел. — Из тебя никогда не выйдет гадалки.

— Тогда ты объясни: почему?

— Вот почему…

Он стал целовать Анну, бездумно смеялся, а она отворачивала лицо, и делала это больше по привычке, по укоренившейся привычке больного, несчастного человека.

Потом сидели на потертой крохотной кушетке, откровенно любовались друг другом и по косточкам разбирали свою будущую жизнь. Это был разговор о фтивазиде и ПАСКе, о стрептомицине и тибоне, о чистом воздухе и закалке холодом, о купаниях, воздушных ваннах, рационе и еще о многом другом, что волнует больных.

Павел обещал построить во дворе беседку для Анны, чтобы она могла чаще бывать на свежем воздухе и не бояться дождя, сильного солнца или ветра. Она даже сможет спать в такой беседке, а Павел станет ее караулить.

Кроме того, они будут все свободное время проводить за городом, на Банном озере или в горах, вблизи Белорецка. У Павла есть деньги, и можно потратить их на поездки.

И увлеченные планами, счастьем, свалившимся на них как снег на голову, они забыли задать друг другу самые первоочередные, самые насущные вопросы Павел так и не узнал у Анны, куда она получила назначение, а она не спросила, что же теперь будет с его дальнейшей работой: обязанности монтажника все-таки трудны, а у него, хоть и начальный, но все же туберкулез.

Отца Анны все не было, но он, вероятно, вот-вот должен был прийти, и молодые люди простились. Каждому из них, верно, надо было побыть в одиночестве, чтобы один на один с собой пережить еще раз свое счастье и подумать о будущем.

Павел шел по проспекту, улыбался, размахивал, руками и даже подмигивал встречным деревьям.

Прохожие качали головами и улыбались ответно, ясно понимая, что этому симпатичному парню явно выпала в жизни какая-то значительная удача.

Ни Линева, ни Блажевича не было дома. Возбужденный и истомившийся в одиночестве Влахов вышагивал по комнате.

Увидев Павла, он схватил его за плечи и тряхнул с такой силой, что у Абатурина кепка съехала набок.