Александр Бусыгин - Избранное

Степан молчал.

— Нет, дорогой мой, — продолжал Гардалов, — молчать нельзя. Надо зубы показывать. Я, Степа, побродил по белому свету, насмотрелся на разных людей… Много на шее у рабочих сидит кровососов. И надо их бить. Понял?

— Не соображаю что-то, — отозвался Степан.

— Ничего: придет время — сообразишь. А сейчас я тебя приглашаю в пивную.

— Я не пойду, — торопливо отказался Степан.

— Твое дело. Как говорится — была бы честь предложена. А мне, Степа, без пивной жить очень трудно. Почти невозможно. Ну, я пошел. — Гардалов свернул с дороги и скрылся в пивной.

Двери пивной были распахнуты широко и гостеприимно. На пороге стоял приветливый хозяин, с потолка на толстой проволоке свесилась тридцатилинейная керосиновая лампа и горела зазывающихм огнем.

«Что он такое наговорил? — попытался Степан разобраться во всем, что услышал от Гардалова. — Да за это в тюрьме сгноят… На каторгу угонят… И что за человек Гардалов? Знакомство с ним до хорошего не доведет. Правду отец говорил: „дознакомишься до тюрьмы“… И, вдобавок, он пьет. Хлеба вволю не ест, а пьет… Ну, а как же мне быть?.. За неделю на полтора дня оштрафован… Ничего не пойму. Верно творят мастеровые: „деревенщина необтесанная“. Надо Митю обо всем расспросить…»

…Митя, на счастье Степана, был дома, но куда-то собирался уходить. Он торопил мать с ужином, а сам, сняв крышку гармошки, торопливо сунул вовнутрь какую-то книжку и тщательно начал заворачивать гармошку в серый полушалок. Взглянув на Степана, вошедшего в комнату, Митя, недоумевая, широко раскрыл глаза и спросил:

— Ты чего такой бледный?

— Еще не умывался, — не понял его Степан.

— Я говорю — не грязный, а бледный.

— У меня, Митя, сегодня несчастье. — Степан, как тяжелый куль, грузно опустился на табуретку, и Митя, увидел, что на глаза Степана навертываются слезы.

— Что случилось с тобой?

— Оштрафовали меня на день… — И Степан рассказал обо всем подробно.

Митя выслушал его внимательно, и Степан увидел, что лицо его стало таким же злым, как и у Гардалова, когда он говорил: «надо бить всех подряд».

— Гардалов — парень хороший, — вздрагивающим голосом заговорил Митя. — Только горячий чересчур. Надо хорошо знать, кого бить. Всех подряд не годится. А то и самого себя по физиономии заденешь. Да и бить надо умеючи. Ну, а насчет штрафа… Тебе здорово хочется знать? — Митя положил руку на плечо Степана, приветливо, ободряюще посмотрел в лицо товарища.

— Очень хочется, — оживился Степан. — Так хочется, прямо и сказать не могу. Объясни мне, Митя, пожалуйста.

— Хорошо. Объясню все подробно. Ужинай скорей да пойдем вместе со мной.

— Куда? — Степан насторожился.

— Недалеко. К одному нашему мастеровому. Он здесь же, на Кудаевке, живет. Двумя улицами ниже.

— А что будем там делать?

— Посидим, на гармошке поиграем. Потолкуем кой о чем. Ну, иди ужинай. Да поживей, — Митя опять заторопился, — а то там, наверно, народ собрался, а гармониста нет. Эх, Степа, и сыграю же я сегодня! И еще будет один гармонист, — лучше меня. Ну, иди, иди. Что ты присох к табуретке!

— Я, Митя, не пойду.

— Почему? — Митина рука нетерпеливо вздрогнула и сползла с плеча Степана.

— Я же тебе сказал, оштрафовали меня сегодня на день. Да раньше на полдня. А до конца месяца, может, еще оштрафуют. Значит, и получать нечего будет.

— Ну и что же дальше? — не понимал его Митя.

— А дальше то, что мне некогда по мастеровым разгуливать. Пойду в город, к знакомым заказчикам, — может, заработаю какой рубль. У меня, Митя, семейство. — Степан рывком поднялся с табуретки и, больше ничего не сказав, пошел в свою комнату.

Минут через десять он вышел из хаты и пошел в Приреченск.

…В день получки, часа за два до шабаша, мастер котельного цеха вызвал Степана в контору. Степан расстроился, не зная, зачем он потребовался мастеру, и попросил Гардалова:

— Может, ты, Николай, сходишь?

— Зачем же я пойду, — насмешливо передернул плечами Гардалов. — Мастер зовет не меня, а тебя. Со мной ему разговаривать скучно. Он меня знает. Иди, не бойся…

Мастер встретил Степана приветливо.

— Вот что, голубчик, — заговорил он ласково и мягко. — Вы с напарником работали хорошо. До срока козлы поделали. Я хочу поблагодарить тебя. — Мастер достал из кармана серебряный рубль и сунул его в руку обомлевшего Степана. — Получай и никогда не говори, что мастера — изверги.

— Я не говорю.

— Ты не говоришь — это верно. Но другие говорят, это тоже верно. А ты их не слушай. Ну, иди. Нет, постой на минутку. Своему напарнику не говори, что я дал тебе рубль, — приказал мастер. — А с тобой я еще кой о чем потолкую… в следующий раз. А сейчас иди и работай получше.

Гардалов встретил сияющего Степана подозрительно.

— Чем тебя мастер обрадовал?

— Сказал, что мы работали хорошо.

— Только и всего? — не поверил Гардалов. — И больше ничего не сказал?..

— Да будто ничего. — Степан смутился. Он чувствовал себя неловко. Ведь рубль, который он все время жгуче ощущал в кармане, они заработали вдвоем. Значит — надо Гардалову отдать полтинник.

«…Гардалов холостяк, а у меня семейство. А главное дело — мастер приказал не говорить о рубле. Как же быть?» — Степан молчал, не зная, как выйти из неприятного положения.

От Гардалова не ускользнула перемена на лице Степана, и он спросил настойчиво:

— Ты скажи, за что он тебя распекал?

— Он не распекал.

— Отчего же ты потускнел?

— О другом подумал, — твердо ответил Степан, окончательно решив не говорить Гардалову о подарке мастера.

После шабаша они вместе направились в свой цех за получкой. Очередь к кассиру была большая.

— Становиться нам, пожалуй, не стоит, — предложил Гардалов, — все равно после нас никто не придет.

— Это верно, — согласился Степан. И они уселись в сторонке, на струганых досках.

В очереди было тихо. Будто мастеровые стояли не за получкой, а пришли отдать последний долг дорогому покойнику.

Через окна конторы был виден чистенький кассир, с гладко прилизанной прической и маленькими усиками, закрученными тоненько и на концах острыми, как иголки. Рядом с ним сидел тучный, мрачный стражник. На столе ровными пачечками лежали кредитки и горка серебра. Стражник все время тянулся к деньгам жадными глазами, и казалось — зазевайся кассир, — он их сграбастает и убежит.

По цеху взад и вперед прогуливался жандарм, держась в стороне от очереди. Был он высокий и стройный, с плотным, начисто выбритым лицом и строгими, вразбег, усами. Одет он был в суконный темноголубой мундир и синие диагоналевые брюки, вправленные в сапоги, начищенные до солнечного блеска, на сапогах строго позвякивали шпоры. От шеи, через всю широкую грудь жандарма, к правому боку, где на кожаном ремне была пристегнута кобура с револьвером, протянулся толстый оранжевый шнур.