Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит

Вот она говорит о предупреждении выбросов газа. Конечно, эти работы очень важны, но ведь не они определяют будущее!

Стоя в сторонке, он смотрел на поблескивающие навесы подрубленного угля, ждущие последних толчков молотка, чтобы обрушиться дробящейся массой. Дробящейся! Нигде и никогда не применяли нераздробленный уголь… А он применит. Но как?

Он смотрел на осторожные движения людей в этом черном подземном царстве труда и осознавал, что все его газогенераторы — вздор, бездарные выдумки. Поставь где-то здесь, в глубине земли, самый совершенный газогенератор, организуй конвейерную подачу раздробленного угля от лав к его всасывающей пасти… Все равно нелепость! Процесс горения угля при высоких температурах в соседстве с работающими людьми?..

Значит, я шел по неверному пути — механически копировал надземный процесс. А надо оторваться от имеющихся образцов и найти совершенно новое решение. Но как? Какое?..

Убежать бы отсюда, остаться наедине с бумагой и карандашом! Но Татьяна Николаевна никогда не простила бы ему такого побега, а мальчишеская мысль о Липатушке заставляла быть начеку — уйдешь, а Липатушка прознает, и прибежит, и еще, чего доброго, найдет способ доказать, что знает шахту лучше Пальки и умеет водить гостей более удобными ходами…

Липатов ворвался к нему в тот же вечер.

— Друзья так не поступают! — закричал он от порога. — Вот что я пришел тебе сказать!

— Стоило тащиться для этого по жаре!

— Я говорю серьезно. И если ты думаешь отшутиться…

— Я не знал, что это имеет для тебя такое значение, — сказал Палька. — Ты — женатый человек, она — чужая жена. Я думал, тебе просто неловко в рабочее время отвлекаться на подобные забавы. Начальник, семейный человек — с чужой женой…

И он уставился на Липатова насмешливо вызывающе, всем своим видом говоря: вот и попался! Ничего подобного я не думаю, а поди-ка выкрутись!

— Ну, знаешь!.. — багровея, вскричал Липатов. — Это уже чересчур! — и хлопнул дверью.

Палька догнал его у калитки.

— Липатушка, да ты что? Из-за ерунды…

— Ерунда или нет, но мне противно иметь дело с подобной змеей! — выкрикнул Липатов, дергая калитку, которую Палька придерживал ногой. — Ты мне больше не друг, и говорить мне с тобой не о чем!

— Прекрасно, — дрогнувшим голосом сказал Палька и распахнул калитку. — На черта мне дружба, если она летит из-за дурацкой записки.

Он вернулся к себе расстроенным. Может ли быть, что эта дружба действительно оборвалась? Да нет! Но все же… Интересно, откуда и что он узнал? Может, он был у Татьяны Николаевны? Выдала она историю с запиской или не выдала?..

Он помчался в гостиницу выяснять. Так он себя убеждал, втайне надеясь, что удастся провести у нее вечер. Муж в Ростове. Она скажет: «Мужа нет, поскучаем вместе…»

Дверь приоткрыла Галя.

— Мама устала и легла спать, — злорадно сообщила она. — Велела не будить. Только если папа позвонит, тогда разбудить.

Палька ушел спотыкаясь — он всегда терялся перед неприкрытой ненавистью этой скуластой девчонки.

Рабочее настроение было вконец испорчено. Но он не любил поддаваться дурному настроению и упорно возвращал себя к невеселым утренним выводам: все, что намечено до сих пор, решения не дает. Метод копирования машины порочен.

Зря ли потрачено время?

Нет, не зря.

Отрицание одних методов — это уже шаг вперед, к открытию нового метода. Отрицание привычного толкает в неведомое.

Неведомое представало черной толщей угля и серебристыми баллонами газа, черт знает каким способом извлеченного из глубин земли. Где-то посередине, между толщей угля и баллонами, маячило решение…

В таком настроении он и примчался к Саше Мордвинову, узнав, что Саша его разыскивает. В таком настроении он просидел потом добрую половину ночи в лаборатории. Единственным итогом ночного бдения был подробный и придирчивый анализ всего отвергнутого — «что отвергаю и почему». Если бы не сумятица чувств, вызванная разговором с Сашей о Татьяне Николаевне, он был бы совсем счастлив этим итогом. В любви такой ясности не было. И он понимал: ясность для него гибельна, лучше оставить все так, как есть…

Проспав до полудня, он снова поехал в гостиницу.

Татьяна Николаевна взволнованно ходила взад-вперед по комнате и сразу, не здороваясь, сообщила, что пропала Галя. Ускользнула чуть свет (швейцар говорит, еще восьми не было) и до сих пор не вернулась.

— Прибежит, — сказал Палька, — проголодается и прибежит.

— Сама знаю, что волноваться нечего, — согласилась Татьяна Николаевна. — Но куда она помчалась, дрянная девчонка?

Он заговорил о вчерашних впечатлениях. Ненаглядная была невнимательна, поглядывала то на часы, то в окно. Затем она перестала скрывать волнение и перестала заботиться о том, как выглядит, — лицо ее стало простым, милым, беспомощно-растерянным.

— Ну, вот что, — сказал Палька, смело обнимая Татьяну Николаевну и отрывая ее от окна. — Нечего терзаться! Пошли искать!

— Куда? — воскликнула она с отчаянием.

— Я знаю куда.

Пока они ехали трамваем, Палька загадочно отнекивался от ее расспросов. Ему хотелось сказать, что эта противная девчонка вечно болтается с мальчишками и мало похожа на девочку из хорошего дома. Но он промолчал: пусть ломает голову, как и почему Палька сумел найти ее сокровище.

Они долго бродили по степи. Пальке нравилось слушать, как Татьяна Николаевна выкликает дочку — звучным голосом, на все лады. Галя не откликалась, но возле Дубовой балки началось движение: маленькие фигурки перебегали с места на место и приподнимались над травою, разглядывая, кто тут бродит и аукает.

Галя появилась неожиданно и совсем рядом. Она ползла к ним по траве, толкая перед собой колючий шар перекати-поля. Голубая лента, которой полагалось красоваться на ее голове изящным бантом, была грубо повязана через лоб, удерживая торчащие во все стороны ветки. Такие же ветки были запиханы под лямки платья и за поясок, скрутившийся жгутом.

— Ну чего? Чего? — с досадой прошипела Галя, прижимаясь к траве, чтобы ее не заметили от балки.

Татьяна Николаевна несколько минут разглядывала дочь и вдруг расхохоталась обрадованно и звонко, повалилась на траву рядом с Галей.

— Ты мне всю разведку испортишь! — сердитым шепотом сказала Галя. — Вон они там, у балки. А наши кольцом охватывают. Видишь, перекати-полей сколько? Это наши.

— Я ж волновалась, дурешка! Не могла предупредить с вечера! И ты же голодная!

— Ничего я не голодная, у Кузьки хлеба краюха, мы поели. И ты уходи, ведь все испортишь!

— Знаешь что? — воскликнула Татьяна Николаевна. — Ты лежи, а мы пойдем к балке, как будто тебя ищем, и поглядим, сколько там народу, а на обратном пути тебе скажем. А?