Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит

Галя вспыхнула от удовольствия. Потом нахмурилась и исподлобья оглядела неприятного человека, который стоял и глазел на них.

— Нет. Это нечестно. Я сама.

— Чтобы через час ты была дома!

— Через два. Мамочка, через два!

Татьяна Николаевна поднялась, отряхнула платье, взяла Пальку под руку.

— Пойдемте, будто гуляем. Разведку не подводить!

— А вы мне понравились, — сказал Палька, когда они отошли от Гали на достаточное расстояние. — Я ждал: будет материнская нотация, ругань и слезы. А вы сами не лучше Гали.

— В детстве я была главной озорницей в озорной компании. Я и сейчас озорница, когда удается.

— Ой ли? А ну, пятна! — Палька шлепнул ее по руке и отскочил.

Они гонялись друг за другом, как ребята. Татьяна Николаевна бегала легко и быстро. Пальке никак не удавалось догнать ее.

— Я ж в институте в стометровке рекорды брала! — посмеиваясь, кричала она издали. — Где вам, медвежонок!

Многоголосый крик прервал их игру. Стая мальчишек мчалась в атаку на неприятелей, засевших в Дубовой балке.

— Разведка удалась, — сказала Татьяна Николаевна, прислушиваясь к гомону голосов.

— А я вас поймал!

Палька схватил ее и крепко поцеловал, прежде чем она опомнилась. Ее ладошка уперлась в его грудь, легонько отталкивая. Но губы не сопротивлялись, не прятались.

Когда она, опомнившись, выскользнула из его рук, он бросился ничком на выжженную колючую траву.

У него бешено прыгало сердце и кружилась голова. И он боялся взглянуть на ненаглядную.

Но она сказала смеющимся голосом:

— Это нечестно! Вам надо поучиться у Гали честным правилам игры.

И Палька, приподнимаясь, с облегчением ответил:

— Нет, честно! Я поймал — мое право!

Однако держался смирно и глядел себе под ноги.

Всем своим поведением Татьяна Николаевна старалась внушить ему, что случайный поцелуй ничего не изменит. Он понял ее старания и, пригнув голову, брякнул:

— Все равно я от вас не отстану.

Она пустила в ход все женские уловки, погладила его по руке, лепетала какие-то ничего не значащие слова.

— Нет! — сказал Палька. — Не увертывайтесь. Я еду с вами.

— Скоро вернется Галя.

— Тогда я приду вечером.

Татьяна Николаевна знала: следует сразу и решительно положить конец его притязаниям. Она сама себе сказала: «Вот теперь перешло». Но вместо решительных слов пробормотала:

— Сегодня я буду купать Галю. После этой разведки…

— Я приду позже. Не весь же вечер вы будете купать ее!

Она помолчала и вдруг скороговоркой произнесла:

— Завтра вечером. В девять.

Весь день, и ночь, и новый день он чувствовал на губах тот единственный поцелуй. Катерина, конечно, сразу поняла, что с ним что-то произошло, но ни о чем не спрашивала, только хмурилась. Палька угадывал ее мысли, по ему было все равно. Он стремился к своему счастью, назначенному на девять часов вечера, и ни о чем другом не мог думать.

Все встречные, кажется, понимали, куда он мчится с таким безумным лицом и почему на нем ослепительная рубашка и самый нарядный галстук.

Швейцар в гостинице и рассмотреть не успел промчавшегося метеором молодого человека, а тот уже взлетел по лестнице.

Самой жуткой была минута (о, какая долгая, невыносимая минута!) у двери после короткого стука в ожидании певучего: «Войдите!»

Певучий голос прозвучал, она была дома, она не обманула…

На ней было то воздушное, длинное, до пят, одеяние, в каком он застал ее однажды утром. Сегодня она была еще прекрасней: ее лицо светилось лукавством, радостью, нежностью и бог знает чем еще, и все это предназначалось ему, ему одному!

Сердце заколотилось так, что весь гостиничный номер заполнился громким тук-тук-тук.

И в эту минуту зазвонил телефон.

— Да. Здравствуйте. Нет, узнала, — говорила Татьяна Николаевна в трубку, блестящими глазами разглядывая Пальку. — Да, приехал. Ночью. Нет, забегал пообедать и снова помчался на заседание. Я думаю, скоро. Хорошо. Передам.

Палька не сразу понял ужасный смысл ее ответов. А она уже шла к нему, улыбаясь.

— Что же вы стоите у двери, Павел Кириллович?

Он отвел ее попытку прикрыть веселой вежливостью свое черное предательство.

— Приехал ваш муж?

— Да, ночным поездом, — как ни в чем не бывало уточнила она.

— И вы об этом знали еще вчера!

Он не спрашивал, он утверждал тоном следователя.

Ее легкие руки взлетели и легли на его плечи. Сколько раз он мечтал, что когда-нибудь почувствует ее руки на своих плечах — но, господи, не так! Не так!

— Ну и что же, друг мой?

Он скинул ее руки грубым движением.

— И вы мне назначили именно сегодня вечером…

— А почему же нет? Ну что вы чудите, Павлик? Разве вы покушаетесь на мое семейное счастье?

Его охватило злобное отчаяние, он выкрикнул:

— Да, покушаюсь! И вы это отлично знаете!

Сам испугался и добавил тише:

— Ну вот, я вас предупредил. По крайней мере честно.

Она шутливо охнула, силой усадила его в кресло и самым веселым тоном начала заговаривать зубы:

— Вы бы видели, как разозлился Липатов! Он встретил меня на улице, когда я возвращалась с шахты. И, как ястреб, ринулся к вам. Наверно, вызывать на дуэль? Или бить? Как тут у вас принято?

Палька натянуто улыбался, готовясь встать и уйти. Но уйти он не успел: уверенная рука открыла дверь, вошел муж.

Сквозь боль и стыд, неловко поднявшись и не зная, куда деть себя, Палька воззрился на этого ненавистного мужа. Профессор был изящен и почти молод — вряд ли ему стукнуло сорок. Он не был красив, но его скуластое, с неправильными чертами, дотемна загорелое лицо было примечательно своей необычностью. В темных глазах с очень яркими белками вспыхивал и переливался свет — казалось, в них рождаются и сменяют друг друга очень интересные, еще не высказанные мысли.

— Прости, что запоздал, — сказал профессор и поцеловал руку жены. — К счастью, тебе не давали скучать. — Он приветливо обернулся к Пальке. — А вы аспирант Светов? Мне говорили о вас. Как это вышло, что мы до сих пор не встречались?

— Китаев его просто не пустил к тебе, — быстро объяснила Татьяна Николаевна, помогая Пальке справиться с собой. — Павел Кириллович, изобразите, как он вам ответил!

— Ну вот еще…

Не то что изображать других, он и себя-то не мог изобразить таким, каким хотел казаться, — сильным и гордым. Он чувствовал себя обманутым простаком и одновременно вором, пойманным на месте замышленного преступления. Из этой пытки был один выход — бегство. Но как убежать?

Профессор заметил смущение аспиранта и привычно старался рассеять его:

— Сегодня утром я беседовал с Мордвиновым. Это ваш друг, не правда ли? Он меня очень заинтересовал.

— Чем?

Палька навострил уши — что бы там ни было, такой разговор упустить нельзя.