Вячеслав Сукачев - Особое мнение

Настя оставила чемодан и села, положив руки на колени. Она не знала, что делать и как вести себя с этим человеком и что еще нужно было ему от нее.

— Вы на меня сердитесь? — тихо спросил Петр Ильич, внимательно рассматривая пуговицы на своем пиджаке.

— Нет, что вы, — так же тихо ответила Настя.

Он поднял голову и недоверчиво посмотрел на нее. Его смутила искренность Настиного голоса, и он хотел понять, что стоит за этой искренностью.

— Я уж не так и виноват, как вы можете подумать об этом, — сказал Бармин.

«Зачем он? — тоскливо подумала Настя. — На собрании одно, а здесь — другое. Ушел бы лучше. Антон придет, а он здесь сидит…»

— Бывают обстоятельства, Настя… Вы молоды, вы еще не понимаете, — продолжал бормотать Петр Ильич, упрямо чего-то добиваясь от нее. Теперь он был совершенно не похож на того Бармина, что сидел за двухтумбовым столом и гневно выступал на собрании. Сейчас, больше чем когда-нибудь, жалела его Настя. — Эта женщина требовала от меня, вы должны понять…

— Я все понимаю, Петр Ильич, ну честное слово, все!

Петр Ильич умолк и долго смотрел на полку с книгами над Валиной койкой. Казалось, он не слышал ее слов.

— Скажите, Настя, вы любите его? — неожиданно спросил Бармин.

— Да, Петр Ильич, — Настя выдержала его взгляд.

— Я не знал этого. Тем более, Настя, такое прекрасное чувство, как это сказать, не должно влиять… не должно делать кого-нибудь несчастным. Вы понимаете? С чувством, таким чувством, Настя, надо бороться. Вы понимаете? Вы теперь этого не понимаете, но когда-нибудь еще скажете мне спасибо… Нелегко решать чужую судьбу, и если мы на это пошли, то имели на то веское основание…

Настя слушала внимательно, склонив голову набок, но слова Петра Ильича не затрагивали в ней ничего, хотелось только, чтобы он поскорее ушел. Поскорее ушел. Ушел поскорее.

— Зинаида Степановна много пережила за свою жизнь, — продолжал Петр Ильич, — и она достойна семейного счастья.

Насте казалось, что Бармин и сам не верит своим словам, говорит их механически, как робот…

Антон пришел поздно. Она уже отчаялась дождаться его, хотела ехать в аэропорт, улететь, но никуда не поехала и бесцельно металась по комнате, предполагая бог знает что. Он вошел, прислонился к косяку и вздохнул так, как вздыхают усталые люди перед отдыхом. Настя улыбнулась ему и засобиралась, заспешила, стараясь не видеть девчонок, дружно уткнувшихся в учебники.

Они вышли в парк, в свой старый и прекрасный парк, который оставили так ненадолго. День тихо закатывался, и деревья ожидали ночи, чтобы отдохнуть от зноя, от бензиновых паров, чтобы принять в себя росу и напоить ею каждый лист.

— Я все знаю, — глухо сказал Антон.

Настя не ожидала, что Зинаида Степановна расскажет ему об этом, и немного растерялась.

— Ты ненавидишь меня? — еще глуше спросил Антон.

— Антон! — она сердито нахмурилась. — О чем ты говоришь?

— Настя! — он остановился и взял ее за руки.

— Антон!

— Прости.

— Ты когда-нибудь приедешь ко мне?

— Приеду, Настя.

— У нас теперь скоро покосы начнутся. Медосбор. Хорошо у нас, Антон.

— Тебе было больно?

— Нет, Антон. Это им хотелось, чтобы мне было больно. А я счастлива, как дура, и только.

— Идиоты. — Антон закурил. Настя чувствовала, что ему сейчас хуже, чем ей, и она сказала:

— Я представить не могу, а вдруг бы мы не встретились?

Они сели на садовую скамейку. Антон курил. Настя хотела, чтобы он обнял ее.

— У тебя дома будут неприятности?

— Нет, Антон. У меня очень хороший отец. Я только буду скучать по тебе, вот и все.

— Настя!

— Я приеду и сразу же пойду к нему на пасеку. Он летом совсем не живет дома. И при маме не жил. Там, на пасеке, у него домик, знаешь, на курьих ножках. А пасека над речкой, очень красивое место, Антон… Ты без меня не будешь ездить на Зеленый остров?

— Нет.

— Не надо, Антон. Лучше я буду иногда приезжать, и мы вместе, ага?

— Ага, — он осторожно положил руку на ее плечи, и Настя, облегченно вздохнув, закрыла глаза.

— Я тебя об одном хочу попросить, Антон, — она слабо улыбнулась, — никогда не жалей меня. Хорошо?

— Хорошо, Настя.

— Есть что-то в этом обидное, когда тебя начинают жалеть.

— Я не буду.

— Не надо, Антон.

— Я боялся, что ты уже уехала.

— Глупый, как же я могла без тебя уехать? Я только очень ждала тебя… — И вдруг Настя перепугалась — Антон, она же знает, что ты сейчас у меня? Догадывается?

— Наверное.

— Антон, тебе пора идти.

Он сразу же обмяк и загрустил…

Тихо и безлюдно было на улицах Мухоловки. Низко над горизонтом и, как казалось, очень близко висел грустный месяц, а чуть левее и выше, помигивая, пролетал самолет. От воспоминаний, от близости Насти и еще бог весть от чего Петру Ильичу было невыносимо тяжело и тоскливо. Медленно шагая рядом с Настей, спотыкаясь на непривычной деревенской дороге, Петр Ильич временами непроизвольно морщился, как от сильной физической боли, и прикрывал глаза. Случайная эта встреча была непонятна Бармину, казалась противоестественной и вызывала безотчетное чувство тревоги. А может быть, тревожило его молчание Насти, совсем недавно такой бойкой и развязной, теперь же сосредоточенно и отчужденно идущей чуть впереди.

«Как же все глупо получилось тогда, — вздохнул Петр Ильич. — Да ведь мода такая была, — сразу же, в оправдание себе, пришло на ум. — Всех и вся судили. Собрания, диспуты на дню по три раза проводились. Что там Настя Зубова, на Анну Каренину косо посматривали. Время такое было, а теперь вот прошло. Другие понятия, другие взгляды на мораль и поступки…»

— Какая у вас тут тишина, — пробормотал Петр Ильич, — даже собаки не лают.

Настя не ответила, и Петр Ильич остро почувствовал, что неудовлетворен своими размышлениями о времени н морали. Что-то здесь было не так, он понимал это, но думать дальше почему-то боялся.

— Вы замужем? — рискнул спросить Петр Ильич, силясь разглядеть выражение лица Насти.

— Нет, — коротко ответила она и прибавила шагу.

«А что я мог сделать? — невольно раздражаясь, подумал Петр Ильич. — Все это зависело не только от меня. Та женщина пошла бы к директору, в партком, в райком, куда угодно и все равно добилась бы своего».

Бармин остановился н неожиданно сказал Насте совершенно противоположное тому, о чем думал сейчас:

— Поймите, Настя, у меня не было другого выхода. Я должен был провести собрание, должен потому, потому…

Петр Ильич сбился и замолчал. Настя, в двух шагах от Бармина, с любопытством смотрела на него.

— Ради бога, простите меня, — пробормотал в смущении Петр Ильич. — Не держите на меня обиды…

— А я и не держу, — спокойно ответила Настя. — И тогда не держала… Мне просто горько было и все равно… Только вот помните, вы как-то говорили, что когда-нибудь я еще поблагодарю вас? Нет, Петр Ильич, спасибо я вам никогда не скажу. Простить — прощаю, а спасибо не скажу…