Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Журов взял со стола стакан, налил в него из-под крана воды, — все это он проделывал с усмешкой, — сунул розу в стакан и поставил перед Анной.

— Это вам.

Усевшись напротив нее, он несколько мгновений наблюдал за ее пишущей рукой.

— Итак, вы сердитесь, — проговорил он. — Но вам это идет. Вы ведь далеко не красавица, а когда злитесь — становитесь привлекательнее.

— И вы пришли мне об этом сообщить?

— Я пришел сообщить вам: койки вам доставлены можете оборудовать палаты! И второе — я даю вам пять мест в аэрарии. Могу вас поставить в известность — это мне стоило больших усилий.

Он подождал.

— И вы не находите нужным сказать мне дружеское спасибо?

— Не нахожу. Вы ведь меня не благодарите за то, что я веду больных. Это же входит в мои обязанности.

— А вы мне нравитесь.

— А вы мне нет.

Понизив голос, он сказал:

— На меня всегда неотразимо действуют вот такие властные и холодные женщины. Или уж очень женственные, или вот такие… Словом, я пришел предложить вам дружбу.

В чуть приоткрытую дверь просунулась Надюшкина голова с растрепанной косичкой. Девочка улыбнулась, показав щербинку под верхней губкой.

— Здравствуйте! Мамочка, тебе телеграмма. А Вовка дразнит Малявку. Ты не велела, а он дразнит. Я Малявке дала маленечко-маленечко супу. Ничего? Она суп съела, а кашу не хочет. Разве собаки кашу не едят? Вовка говорит, что не едят. А мальчишка, не из нашего двора, говорит, что ихняя собачонка ест ну положительно все, даже, безусловно, капусту.

Все это Надюшка выпалила скороговоркой, стоя в дверях; пальчики шустро перебирали пряди волос, заплетая их в косичку; а сама искоса с любопытством поглядывала на Журова.

— Нет, что за прелесть! — воскликнул Журов. — А как тебя зовут?

— Надя.

— Ну, здравствуй, Надя!

— А я уже сказала — здравствуйте. А… а… А зачем у вас усы? Разве докторы тоже бывают стиляги?

Анна кусала губы.

— Надя, дай телеграмму.

Анна распечатала телеграмму. Лицо ее стало озабоченным.

Журов спросил:

— Что-нибудь неприятное?

— Нет, почему же?

Надюшка, видимо, не в силах оторвать взгляд от усов Журова, склонив голову набок, серьезно сказала:

— А все-таки вы лучше их состригите.

— Конечно, состригу.

Надюшка снисходительно одобрила:

— Конечно, ну их к черту!

— Надя, что это за выражение?

Надюшка на всякий случай улыбнулась.

— Тетя Даша говорит так. Детям нельзя, а взрослым можно? Да, можно? Можно?! Можно?! — прыгала она вокруг Анны, чувствуя — мать только притворяется, что сердится, на самом же деле — ей смешно. А кто же сердится, когда смешно?

Ася сидела в приемнике санатория.

Женщины, приехавшие вместе с ней, ушли в душ. Она сидела в глубоком мягком кресле. Хотелось лечь. В ушах звенело на одной ноте, и казалось, будет так звенеть всю жизнь. Одолевала нестерпимая жажда. Графин с прозрачной водой стоял на круглом столе, всего в двух шагах. Нужно только встать, только протянуть руку. Но пошевелить рукой трудно.

— Пить! — громко, как ей почудилось, проговорила она и со страхом оглянулась. Куда же девалась эта полная и симпатичная женщина, что забрала у них путевки? Сначала она звонила, узнавала, есть ли места, и, не дозвонившись, — ушла. Почему она заставила Асю дважды измерить температуру? Не надо смотреть на графин, от этого еще сильней хочется пить. Что это за картина? Сирень, сирень… Где она видела такую же сирень? Да это же Кончаловский. Нет, глупо так мучить себя жаждой. Она схватилась руками за подлокотники кресла и, напрягая все силы, поднялась. Тотчас же огромный букет сирени сорвался со стены и ударил ее по голове. Стало темно. Потом все исчезло.

Придя в себя, Ася осторожно глянула на потолок, стены. Они не кружились. Ее уже не качало. Где же она? Ага, рядом койка. И тут же услышала легкий всхрап. Перевела взгляд и увидела круглую старушку, в белом халате и белой косынке. Старушка сидела на стуле и, прислонившись к спинке кровати, с присвистом всхрапывала.

На тумбочке у кровати стакан с водой. Снова почувствовав жажду, Ася потянулась за стаканом. Но пальцы не слушались ее.

От шороха старушка открыла глаза и, встряхнувшись как кошка, зачастила:

— Ой, слава же осподи, малость очухалась. Яка гарна дивчина, и хвороба проклятуща доканала. Водички испить? А это мы зараз. — Она подала стакан Асе.

— Нянечка, где я?

— В изолятору, миленькая.

Медленно Ася вспомнила, что с ней произошло.

— А потом меня куда?

— Хиба ж я знаю. — Оглянувшись на дверь, нянечка зашептала: — Место в больнице тебе хлопочут. А ты, детынька, не соглашайся. Пес с ней, с этой больницей, В санатории, поди-ка, получше. Больных-то помене. Все ходячие. Ой, прости меня, осподи, какие лбы… Тут и догляду будет боле. Только ты меня, детынька, не выдавай.

Пришла врач.

— Мы уже лучше себя чувствуем? — она улыбнулась, показав мелкие зубки с обнаженными розовыми деснами.

— Доктор, скажите, меня положат в больницу?

— По существу, вы постельная больная. И мы не имеем права вас принимать. У нас санаторий.

Ася устало закрыла глаза.

— Вы хотите спать? Сейчас вам принесут покушать.

Ася не отозвалась. Ах, как она сейчас ненавидела это холодное и спокойное лицо. «Она похожа на мышь», — подумала Ася.

Шаги. Тихо стукнула дверь. Слава боту, никого. И все, что так долго, с того самого дня, как свекровь принесла ей письмо от мужа, так долго сдерживалось, — прорвалось. Она схватила полотенце и, закрыв им лицо, тихо, безутешно разрыдалась.

Только услышав голоса за дверью, поспешно вытерла лицо и стиснула полотенце зубами.

Распахнулась дверь. Тихий голос:

— Спит!

Ася открыла глаза.

— Анна Георгиевна!

— Ну разве можно так?

Анна дала Асе выплакаться у себя на плече.

— Ни в какую больницу я вас не отпущу, а заберу в свое отделение. Есть у меня одиночная палата, я вот уже третий день ее для вас берегу.

— Как же вы узнали, что я…

Анна поглаживала Асину горячую руку, и от ее прикосновения жар, как будто обжигавший тело, потихоньку улетучивался.

Все очень просто. Никаких загадок. Ася, конечно, помнит Екатерину Тарасовну, ей пришлось из-за болезни матери срочно выписаться: она позвонила в школу и, узнав, что хлопочут о санатории, помогла Асе попасть к нам в «Горное гнездо». Они-то — Панкратова, кажется, завуч школы, и Екатерина Тарасовна — дали телеграмму об Асином выезде.

— Я почему-то считала, что вы должны завтра, послезавтра приехать. Ну, а когда сказали, что приехала девушка из Сибири, я сразу догадалась, кто это.

Через час Ася лежала в небольшой палате. Правда, здесь такие же голые стены, как и в больнице. Но есть шифоньер с зеркалом, круглый стол. Дверь из комнаты выходит на веранду, там стоит кровать.