Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Вот почему перед тем, как взглянуть в лицо больного, она должна была вспомнить о нем все, даже то, что не записано в истории болезни.

Но сегодня она достала, в который раз, только одну историю болезни. Ася Владимировна Арсеньева, 24 года. Что у нее случилось? Надо разузнать. Но как?

Анна так углубилась в свои мысли, что не заметила, как вошла Мария Николаевна.

— Доктор, больные ждут, — сказала она.

Однажды ее новая коллега, Жанна Алексеевна Зорина, сказала: «Врач — копилка человеческих страданий». Ну, нет. Она, Анна, с этим не согласна. Семен Николаевич ее радует. Сухонькие ручки святого с иконы мирно покоятся на коленях. Он старомодно ее благодарит: в отдельной палате ему так хорошо. Он и чувствует себя много бодрее.

…Вечером она спросила Асю:

— Панкратова, это та маленькая женщина, которая всегда к вам приходила? Кажется, она завуч вашей школы?

— Нет, второй школы, где я раньше работала.

— Она ваша приятельница?

— Она мой друг. — Дрогнули ресницы, что-то еле уловимое мелькнуло в уголках губ, и снова лицо Аси стало неподвижным, замкнутым.

Панкратова отозвалась подробным письмом. «Самое ужасное, — писала она, — заключается в том, что Ася до сих пор считает его поступок благородным… Не она, а он жертва, он, видите ли, всем готов пожертвовать, все принести на алтарь искусства. Он бросил на этот алтарь не только любовь, но и ее жизнь».

В первый же день своего дежурства, после тихого часа, Анна зашла к Асе в палату.

— Я недовольна вами, Асенька, — проговорила Анна, присаживаясь к ней на кровать, — сегодня вы опять ничего не ели. Так вы никогда не поправитесь.

— А зачем? Мне все равно.

— Ася, я все знаю, — осторожно сказала она. — Я понимаю: вы его любите. Но пройдет время: и вы поймете — он недостоин вашей любви. Оставляют близкого человека в беде только ничтожные люди…

— Не говорите так! Он любит меня. Но он не принадлежит себе…

— Асенька, вы знаете Екатерину Тарасовну. И конечно же, знаете, что человек, который навещал ее, не был ее мужем.

— Мне говорили.

— Он был очень несчастлив с женой. У него дочь. Девочка много лет страдала ревматизмом. Теперь она выросла. Учится. Вышла замуж. А он женится на Екатерине Тарасовне, а она, надо вам сказать, еще ко всему хроник. А вы знаете, кто он?

— Нет.

— Он преподаватель. Математик. Человек, безгранично любящий свою профессию. У Екатерины Тарасовны открытая форма. Если он заболеет, то потеряет право работать в школе. А в запасе у него ведь нет молодости, приобретать новую специальность — ему трудно.

— У нас совсем другое… Это я… и не бросила, а оставила, ради него же. — Говоря это, Ася подняла руки и словно что-то оттолкнула от себя.

Анна не сразу нашлась, что сказать.

В открытую на веранду дверь вместе с солнцем врывались звуки: щебетали ласточки под карнизом крыши, прошуршала шинами по асфальту машина. Ветер донес голос диктора с причала: «Морская прогулка — лучший вид отдыха». Чей-то заливистый голос кричал: «Нинка, Нинка, возьми и на меня билет».

Жизнь шла своим чередом: лилась, звенела, бурлила.

— Я не признаю никаких жертв, — произнесла наконец Анна.

— Но вы… Извините… Мне рассказывали… Пожертвовали же своей молодостью ради человека, который был старше вас и… инвалид.

Наверное, впервые Ася увидела, как потемнели голубые глаза Анны Георгиевны.

— Вам неправду сказали. Не было жертвы. Каждый день, прожитый с ним, был для меня счастьем. Все, чем я жила, было ему дорого. Он знал все о моих больных. Да разве только это?! Он научил меня слушать музыку, любить стихи. Господи, да он целый мир для меня открыл!

…В сорок первом, за год до получения диплома врача, Анна уехала на фронт. Командир дивизии был первый, кому она перевязала рану, он стал и ее первой любовью.

Однажды, не выдержав, пришла к нему в землянку и, презирая себя, объяснилась в любви. Он проводил ее до госпиталя, поцеловал на прощанье в глаза и сказал:

— Я женат. Но если я был бы холост — лучшей жены для себя не желал бы.

Госпиталь эвакуировался в тыл.

Военные бури замели след командира.

Но Анна не забыла его. Всюду писала и получала один и тот же ответ — такого не значится.

Весной сорок шестого один раненый, — она уже работала врачом в госпитале, — сказал, что лежал с Владимиром Колосовым в подмосковном госпитале: расхваливая бывшего командира, бросил: «Правильный старик». Старик?! Тогда не он. А вдруг он?

Выпросив недельный отпуск, выехала из Энска.

Приехала к вечеру. Сдав чемодан в камеру хранения и расспросив, как найти госпиталь, отправилась по размытой дождями дороге.

Не поверила, когда санитарка сказала:

— Есть такой, обождите — сейчас позову.

Она стояла в грязных ботинках, мокром от дождя пальто и сбившейся на голове косынке. Мельком взглянула в зеркало и увидела — чужое бледное лицо с прикушенными губами.

К ней вышел высокий грузный мужчина на костылях, взъерошенный, седой, с небритым лицом.

— Анночка! — сказал он, останавливаясь. — Какими судьбами?!

— Вот так. Узнала, что вы здесь, и приехала, — сказала она, глотая слезы и улыбаясь.

— А я, видишь, — он кивнул на костыли. — Ну, моя песенка спета. А как ты живешь? Сядем.

Стуча костылями, он сел на диван, она опустилась рядом.

— Как живешь? — Он потирал белой рукой заросший подбородок.

— Работаю.

— Замужем?

— Нет.

— Что так?

— Вы же знаете, — опустив голову, еле слышно проговорила она.

— Вот как оно бывает… Позволь, да как ты узнала, что я здесь?

— Так, узнала и приехала.

— Ко мне?!

— К вам.

— У тебя все легко получается. Я не только ногу потерял, но и жену. — Он потянул потухшую папиросу и добавил: — Я ее не виню, кому нужно с таким вот возиться. Ты где остановилась?

— Я прямо сюда.

Он помолчал, что-то обдумывая.

— Тебя надо устроить. Когда ты уезжаешь?

— Мы вместе поедем.

Он долго молчал. Выкурил три папиросы. Когда от третьей прикурил четвертую, она отобрала у него папиросу и потушила…

…Анна замолчала.

— А потом? — спросила Ася.

— Потом… Он приехал ко мне. Через год…

Семь лет пролетели, как короткое северное лето.

Ради него она изменила специальность, став фтизиатром.

Он умер у нее на руках, оставив ей сына. Дочь родилась через пять месяцев после смерти отца.

Ася не спускала с нее сухих блестящих глаз.

— Но вы же не вышли замуж… после…

— Мне трудно было: я всех примеряла, да и примеряю на него.

Отвечая не Анне, а видимо, на свои мысли, Ася сказала:

— У вас дети… Вам для них жить надо… — Она не договорила.

Взяв Асину горячую руку в свою, Анна сказала:

— И все равно жить надо. Жить, чтобы видеть небо, море, слушать пение птиц.

— Кваканье лягушек…